Гунны не понимали своего предводителя, но, ворча, делали все, что он велел. Этот безумец, как тихо шептались между собой крестьяне, уже зарезал одного из кутригуров, словно желал рассердить все племя. С тем же успехом можно разворошить улей или потревожить стадо бизонов и побежать на них, будучи беззащитным и обнаженным, размахивая руками и громко крича. На что надеяться? В чем смысл? Аттила зарезал кутригура и затем вернулся сюда в поисках убежища.
Охваченные радостью, крестьяне устроили ночной пир, но теперь, при свете холодного дня, начали снова задумываться. И сомневаться. Аттила был безумцем с сардонической улыбкой и громовым смехом. Он любил неприятности, подобно шаману, который говорит фразами с обратным порядком слов, ездит задом наперед на лошади, плачет, когда остальные смеются, и смеется, когда остальные плачут.
Однако что-то в этом грозном безумце заставляло верить в него.
Аттила приказал жителям деревни пригнать как можно больше скота в середину чащи шипов и поставить как можно больше разных сосудов со свежей водой. Затем заставил разобрать одну лачугу, притащить деревянные стены, положить их в колючий круг и снова построить в форме грубой палатки, достаточно большой, чтобы вместить всех крестьян общим количеством пятьдесят или шестьдесят человек, которые проползли бы туда на руках и коленях, устроившись, словно селедки в бочке. Это немудреная защита против вражеских стрел, но ее должно было хватить.
Наконец работу завершили, и Аттила кивнул с видимым удовлетворением. Теперь чаща с шипами возвышалась в человеческий рост, а то и выше.
— Есукай, — позвал каган.
Нетерпеливый молодой воин подъехал поближе. Аттила кивнул на колючие заросли:
— Перепрыгни.
Есукай похлопал коня по шее, но не решался.
— Мой господин, слишком высоко. И столбы…
— Тогда возьми галопом.
— Но я не могу скакать галопом через те валуны.
Аттила кивнул и улыбнулся:
— Да, действительно так…
После скудного завтрака на следующий день Аттила отвел Гьюху и Кандака в сторону и что-то тихо сказал им. Затем отправил прочь с еще двадцатью гуннами, целым стадом из сотни вьючных лошадей и всеми оставшимися вещами, кроме двадцати боевых коней. Теперь даже самые верные из избранных выглядели обеспокоенными и смутившимися. Они не только должны копать ямы в земле, как простые крестьяне, но сейчас, как казалось, сражаться, стоя на ногах, ведь теперь любимых лошадей отняли. Воины долго смотрели, как Гьюху, Кандак и остальные вели лошадей далеко по плоскогорью на юг, потом достигли линии горизонта и скрылись из виду.
Конечно, Аттила оставил себе коня. Он оседлал любимого, задиристого и неутомимого пегого жеребца Чагельгана, и ближайшие из спутников последовали примеру своего предводителя. Вместе с Орестом верховный вождь поехал впереди, а Чанат и Есукай позади везли зарезанного кутригура, по-прежнему привязанного к длинному шесту, подвешенному между лошадями.
— Мы вернемся до того, как наступит полдень, — крикнул Аттила гуннам и обеспокоенным жителям деревни. — Как и Будун-Бору!
И он засмеялся.
Отряд поехал по лугам, миновав зловещий высокий ров из сланцеватой глины, а далее направился к равнине, держась реки. Он не остановился, хотя у трех воинов скрутило желудок от боли. Руки, схватившиеся за вожжи и луки, покрылись капельками пота, как кожа головы и верхняя губа, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Без сомнения, придется погибнуть сейчас, прямо сегодня. Но так гунны думали и раньше, но, подчиняясь приказам Аттилы, продолжали жить.
Отряд медленно и спокойно провел лошадей по равнине через реку. Остался позади огромный лагерь из черных палаток, откуда шел темный дым. Утренний воздух был неподвижен. И люди, и животные могли чувствовать запах едкой копоти, конюшни и даже как будто самого присутствия племени. Воины добрались до последнего холма — последнего возможного места для убежища и укрытия. Именно там Есукай вспугнул куропаток. Впереди и внизу, на краю лагеря, появилось ощущение полной незащищенности, будто воины превратились в младенцев. Гунны попытались не сжимать луки слишком крепко.
Каменистый ритуальный путь вел со склона к лагерю. Воины обошли его и поехали кругом. По сторонам дороги стояли ряды столбов, и на каждом висела человеческая голова. Коршуны и вороны клевали остатки. Повсюду виднелись колдовские тотемы, распятые птицы, приколотые к крестам, статуэтки из перьев и меха. Из деревянных масок зияли пустые глазницы, рты были широко раскрыты и искажены в безмолвном крике ужаса. Чанат осмотрел их и вздохнул через сжатые зубы. Такое зло не смоешь много лет.