Аттила понизил голос и сказал почти с грустью:
— Они забрали у тебя землю, мой народ. А с ней, видимо, и твои сердца. Но я отвоюю нашу землю, а с ней — и ваши необузданные сердца. Земля и все, что есть там, — дар божий, который не являлся предметом обладания еще до того, как появились римляне. И не великодушные и вечные боги предложили людям жаться в вонючих городах, прятаться за оборонительными стенами, издавать законы, придумывать ограничения и преграды. Боги даровали землю, чтобы она стала человеку домом. Дикие зеленые бескрайние неисчерпаемые просторы! Прекрасное небо над головой, посмотрите, безграничное вечное небо! Это Астур сделал его из сгустка своей собственной крови, а из чрева Великой Матери родились все живые существа. Она — желтая бабочка на березе, она — капля росы, сверкающая в первых лучах солнца, смотрите! Там! Вы все это знаете в глубине сердца. Зачем я надрываюсь, рассказывая известные вещи? Вот где источник силы в мире, вот где жизнь, а императоры и правители — что-то совсем другое. Мы отправимся на запад и разрушим стены и ограждения римлян, друзья мои. Такова наша судьба. Таково решение Астура. Я пообещал вам золото, славу, власть, и вы все это получите в огромном количестве. Приготовились — и вперед!
Аттила резко засмеялся, словно какой-то своей шутке.
— До сих пор вы ехали со мной, и у вас скоро появится вознаграждение. Пусть же путь, по которому мчатся гуннские всадники, станет всемирным. А что касается тех законников, сборщиков податей, сенаторов, потворствующих политиканствующих придворных и кровожадных интриганов-евнухов в благоухающих римских дворах, то пусть им перережут горло их собственные дети! А раздутые белые тела повесят на зубчатых стенах горящих городов. Даже чернь станет их презирать!
Часть третья
ХУНГВАР
Глава 1
Поход на восток
Аттила дал им три дня.
Даже за это время, когда гунны в спешке собирались, каган приказал воинам беспрестанно тренироваться и упражняться на равнине. Хотя бойцы с семьями, женщинами и детьми, по-видимому, очень устали после столь долгого путешествия по Скифии и столь короткого отдыха на Эвксинских лугах, но Аттила велел идти вперед и только вперед. И подгонял с таким усердием, что казалось, будто в душе верховного вождя разгорался костер, неиссякаемый жар которого передавался каждому вопреки его желанию.
На равнине на протяжении целой мили Аттила приказал мчаться во весь опор и заходить с фланга, разделившись на многочисленные отряды в шеренгах. Он заставлял пускать стрелу за стрелой, выбирая отдаленные цели в степи. А затем приказал играть в древние игры гуннов с особым азартом и жестокостью: воины мчались на бешеной скорости к крутому берегу реки, и победителем становился тот, кто останавливался последним. Многие тормозили слишком поздно и спотыкались, по-прежнему сидя верхом, о берег и падали прямо в реку, пролетев тридцать или сорок локтей. Несколько рук и ног были сломаны, и, по крайней мере, двух лошадей пришлось убить к великому горю их хозяев.
— Женщины приходят и уходят, — сказал Аттила, покачав печально головой, — но кони…
Была еще одна опасная прогулка, когда каждый воин обязывался проковылять по туго натянутому канату, подвешенному на высоте пары футов над землей, утыканной многими дюжинами ножей и кинжалов, торчавших блестящими лезвиями вверх.
И, конечно, не обошлось без безумной игры поло. Все выходили в степь, взяв копья и надутые свиные пузыри. Никогда еще прежде такое огромное количество человек, занявших разные стороны, не принимало участия в игре. Большинство же никогда даже не видело того объекта, к которому и прилагались все невероятные усилия.
Были неторопливые и спокойные игры на ловкость с кожаными хлыстами, сетями и арканами. Когда наступил праздный полдень, из лагеря прибежало много мальчиков, нетерпеливых и румяных. Позади следовали их отцы, направлявшиеся на охоту среди тростника на краю реки. Пятилетние и шестилетние дети были вооружены маленькими луками и выискивали небольших птичек и мышей. Аттила наблюдал, как они удалялись, и шутил с теми, кто стоял рядом, что и Бледа так ходил на охоту всего год или два назад.
Когда солнце стало опускаться за горизонт, начались военные игры, и тогда, ближе к вечеру второго дня, в сумерках Бледа получил ранение в спину, как в настоящей трагедии. Стрела прошла навылет через спину под левым плечом и проткнула сердце. Никто не мог сказать, из чьего лука она была выпущена. Жены Бледы, как и подобает, устроили плач. Его похоронили, быстро исполнив надлежащие ритуалы.
Позже тем вечером Орест услышал, как Маленькая Птичка поет на краю лагеря, держа маленький факел и размахивая им туда-сюда над головой, и, словно танцуя, делает неторопливые шажки в пыли. Грек продолжал молчать и старался не пропускать ни слова. Шаман прославлял великих братьев прошлого. Он пел о Каине и Авеле, а также о Ромуле и Реме. И каждый раз один брат убивал другого…
Орест подошел к Маленькой Птичке и тихо попросил не вопить слишком громко. Но шаман в своем замедленном легком трансе вряд ли слышал грека или обратил внимание на предупреждение. Он лишь пробормотал, что будет спето еще много песен прежде, чем его история подойдет к концу. Затем продолжил что-то шептать в ночи и не остановился, когда охваченный пламенем факел потух, а в небо поднялось серое облачко дыма.
В темноте шаманы бесновались, окруженные конопляным туманом в своих шатрах. Они танцевали и били в барабаны тонкими козлиными костями. Сухую землю покрывали лужи крови и расплавленный жир овец, приготовленных для жертвоприношения, вверх взмывали столбы пламени с костров и алтарей. Искры летели еще дальше, освещая темный горизонт. Путешественники издалека могли осмотреть окрестности. Любой одинокий путник, заметив издалека это зрелище в степи, содрогнулся бы. Услышав сей звук, он повернул бы назад и отправился домой другой дорогой.
Это был звук, который сопровождал гуннов, выступивших против всего мира.
Казалось, будто наступил первый осенний день, похожий на прошлогоднее пасмурное утро, когда воины наконец-то покинули лагерь. Небо было низким, в серых полосах, дул сильный ветер.
Баян-Казгар по-прежнему нес оружие, начищенное до блеска одной из женщин, когда приблизился Аттила.
— Этот Рим далеко? — громко спросил воевода. — Сколько дней верхом?
— Дней? — повторил язвительно Аттила. — Недели. Много недель безостановочной езды на запад, далеко от твоей любимой родины. А потом долго будут идти войны, и придется пережить такие опасности, о которых я даже рассказать тебе не могу.
— Из вас плохой счетовод, — заворчал Баян-Казгар.
— Зато честный, — ответил Аттила, пришпоривая коня.
Гунны убрали колышки, сняли палатки, сложили главные опорные шесты, замотали пропахшие дымом черные войлочные стены в рулоны, связав сырой кожей, а потом разместили их в тележках. Они согнали в одно стадо овец, лошадей и другой крупный рогатый скот и начали двигаться неорганизованной колонной на запад в тот же день. Рядом ехали гуртовщики на повозках, которые, грохоча на расстоянии пятидесяти локтей друг от друга, везли массу солонины, связки палаточной ткани. В иных телегах было по десять тысяч стрел. Они походили на корабли, плывущие по суше — с холщовыми бортами, развевающимися словно паруса. Огромные колесные валы скрипели, гигантские деревянные колеса стонали, будто животные, которых силком тянули работать. Когда становище опустело, Аттила приказал сжечь каганский дворец, и никто не знал, почему. Он все еще горел — там, вдалеке, низко над горизонтом, этот странный второй закат, пока гунны не исчезли на западе, добровольно сдавшись на милость солнцу.
Так началась великая миграция огромного нового народа — объединенных гуннских племен при единоличном правлении Аттилы. Они миновали опустошенные бурей скифские равнины, перешли вброд широкие стремительные реки. Над головами тянулись бесконечные осенние облака. Через много недель гунны пришли к горам Харвад, которые готы называют Харвача, а римляне — Карпатами. Когда выпал первый снег, обрывистые мрачные скалистые расселины остались позади. Гуртовщики и пастухи уже горько жаловались, что сейчас слишком неподходящее время года для столь длительного путешествия в подобной местности, пора уже остановиться и найти зимнее пастбище к востоку от гор. Но Аттила и некоторые из избранных, прошедших весь путь легендарного объединения племен от начата до конца и повидавших еще большие холмы, чем эти, лишь улыбнулись. Им довелось пережить кое-что похуже.