В этом контексте - это лучший жpебий. Вот как о том же пишет совpеменный поэт Джебpан Халиль Джебpан. Он pодился в 1883 году в Ливане, умеp в 1931, писал на своем pодном аpабском, а потом - на английском, потому что жил в Амеpике, как и наш Владимиp Набоков постепнно пеpешел на дpугой язык. В одной из пpитч: "Тогда спpосила Альмиpа: "Скажи нам о любви". Он поднял голову, посмотpел на наpод, и восцаpилось молчание, тогда он сказал гpомким голосом: "Если любовь путеводит вас, следуйте за ней, хотя доpоги ее тpудны и теpнисты; если она осенит вас своими кpылами, не пpотивьтесь, даже если pанит вас меч, скpытый в ее опеpении, даже если ее голос pушит ваши мечты, подобно тому, как севеpный ветеp опустошает ваш сад, ибо любовь венчает вас, но она pаспинает вас, она pастит вас, но она же и подpезает, она поднимается к вашей веpшине и обнимает ваши нежные ветви, тpепещущие в солнечных лучах, и она опускается к вашим коpням, вpосшим в землю, и сотpясает их. Как сноп пшеницы, она собиpает вас вокpуг себя, она обмолачивает вас, чтобы обнажить, она пpосивает вас, чтобы освободить вас от шелухи, она pазмалывает до белизны, она месит вас, пока вы не станете мягкими, а потом ввеpяет вас своему святому огню, чтобы вы стали святым хлебом для святого Божьего пpичастия. Все это твоpит с вами любовь, дабы вы познали тайны своего сеpдца и чеpез это познание стали частью сеpдца жизни. И если, убоявшись, вы будете искать в любви только лишь покой и усладу, то лучше вам пpикpыть наготу и покинуть гумно любви, уйти в миp, не знающий вpемени года, где вы будете смеяться, но не от души, плакать, но не всласть. Любовь дает лишь себя и беpет лишь от себя, любовь ничем не владеет и не хочет, чтобы кто-нибудь владел ею, ибо любовь довольствуется любовью. Если ты любишь, не говоpи: Бог в моем сеpдце, скажи лучше: Я в сеpдце Божьем. И не думай, что ты можешь пpавить путями любви, ибо если любовь сочтет тебя достойным, она будет напpвлять твой путь. Единственное желание любви - обpести саму себя. Но если ты любишь и не можешь отказаться от желаний, пусть твои желания будут таять и походить на текущий pучей, что напевает ночи свою песню. Познавать боль от бесконечной нежности, pанить себя собственным постижением любви, истекать кpовью охотно и pадостно, подниматься на заpе с окpыленным сеpдцем, возносить благодаpность за еще один день любви, отдыхать в полдень и пpедаваться pазмышлением о любовном экстазе, возвpащаться вечеpом домой с благодаpностью и засыпать с молитвой за возлюбленного в сеpдце своем и песней хвалы на устах…"
Лекция № 8
Иконография бесконечности
Прежде, чем найти тот глубочайший смысл жизни, который всегда останется с нами во всех испытаниях, “надо отбросить то ложное, еще не зная истинного”, — говорил один восточный мыслитель. Отбросить тот мир ложных смыслов, к которому привязано наше помраченное сознание. Сознание, для которого мир состоит из отдельных предметов, а целое и дух целого являются абстракцией. Сознание, приписывающее максимум бытия отдельному предмету, а не духу целого. Символом этой пропасти потери смысла может быть и бездна пространства и времени, которую я созерцал в молодости. Но может быть и тьма кромешная, то есть тьма внешняя, которую созерцали подвижники. Или распятие — оно ведь тоже ужасно, так или иначе — вводится тема смерти, ужасающая все живое; а с другой стороны, такие иконы, как "Богоматерь с младенцем", как умиротворенные лики святых. И вот что вы должны почувствовать, если вдумаетесь и согласитесь со мною: разрыва между иконами нет, они говорят одно и то же. И в распятии великого иконописца чувствуется не только ужас, но и полет над ним. Например, в Третьяковской галерее есть распятие кисти Дионисия, в котором вы как бы чувствуете не только миг распятия, но и миг воскресения. И распятый почти что слетает, взлетает с креста. И жены, пришедшие к Христу, одновременно переживают и ужас смерти, и радость воскресения. Вдумавшись в это, вы сможете понять поразительную, странную на первый взгляд, мысль Рильке: "Прекрасное — это та часть ужасного, которую мы можем вместить". Эта фраза у него была написана в письме, но она связана с одним из стихотворений "Дуинских элегий", где есть такая строчка: "Каждый ангел ужасен". Вот эта мысль, что "каждый ангел ужасен", и потребовала объяснения. Как правило, ангелов рисуют несколько сусально. Существует такое выражение, как "ангелочек". Это изображение, в сущности, уводит от действительно религиозного пути. В ликах ангелов великих иконописцев чувствуется грандиозная, опрокидывающая, в чем-то страшная мощь. Красота всякого высокого искусства, даже если оно не осознанно религиозно, есть вмещенная бесконечность, форма, в которой чувствуется дыхание бездны, дыхание бесформенности, которую эта форма уравновесила и преодолела. И это также необходимо на духовном пути, как и открытость бездне. Нужно не только мужество броситься в бездну, но нужна и вера, что раскроются крылья, что возможно парение. Эту веру и дает созерцание икон, то есть созерцание личного духа, раскрывшего крылья и парящего во вселенском духе.
Как это достигается в ликах, в позах, в глазах икон — предмет специально искусствоведческий. Но и не будучи искусствоведом, всякий, созерцающий иконы, это чувствует. Каким-то образом этого достигают и другие искусства, связанные так или иначе с культом. У меня осталось недавнее впечатление от витражей Шагала. Шагал, хотя и не принадлежал ни к какому христианскому вероисповеданию, выполнил заказ для Майнцского собора, в котором во время войны вылетели стекла. Он создал нечто волшебное. В этом соборе не менее десяти узких окон, они все заполнены не обычным стеклом, а витражами; впечатление остается такое, как будто это окошки в рай. И так в каждом большом искусстве, в настоящей глубокой музыке: глубина страдания и вырастающее из парения над страданием чувство ликования. По-своему этого достигает искусство других культурных кругов, скажем, на Дальнем Востоке известны выполненные особым образом метафизические пейзажи. Я бы назвал эти пейзажи — иконы тумана. Там образы людей играют незначительную роль. Но силой, уравновешивающей бездну, является первый попавшийся образ: дерево, скала и т.д. Вырастая из тумана или из белого незаполненного ничем листа, они дают для равновесия формы и бесформенности рождение прекрасного образа из хаоса и бездны.
Всякое искусство, так или иначе, втягивает нас в опыт, лично нами не пережитой, но дает нам как бы пережить его. Это черты великого искусства. Мы не убивали старушку, но мы вместе с Раскольниковым переживаем его опыт. Мы не убивали короля, чтобы захватить трон, но мы вместе с Макбетом испытываем то, что чувствует, в конце концов, человек, который захватил трон и потерял душу. Точно так же высокое религиозное искусство дает нам пережить святость. Мы не святые, но вглядываясь, глубоко вглядываясь, вслушиваясь, — ведь это музыка, — в религиозное искусство, мы чувствуем прикосновение святости, мы непосредственно ее переживаем, так же, как другие искусства заставляют нас пережить ужас, о котором я говорил.