Тремя днями раньше между его родителями состоялся разговор, которого он не слышал, так как в это время спал в соседней комнате, на самом краешке кровати, и ему снились разные моря-океаны и скалистые берега.
Его мать Сара сонно приподнялась на локте, дождалась, когда пролетит самолет, и сказала:
— Послушай, Ли, надо бы что-то придумать в субботу для Алекса. Вместо того чтобы он слонялся здесь день-деньской… Только не пойми меня превратно…
Она умолкла, не находя нужных слов, и тому были свои причины. Отца и сына связывала крепкая дружба, и Сара частенько ощущала себя рядом с ними третьей лишней. А теперь Алексу исполнилось двенадцать, и он все чаще слышал от матери поучения: «Вставай и иди. Иди в мир. Ты сам не заметишь, как жизнь поведет тебя за собой, затянет в свой водоворот»…
Ли Джин (вообще-то, его звали Ли Цзинь, но это было в другой жизни) приоткрыл глаза и простонал. Чего она опять начиталась? Каких-то книг вроде «Сделай себя сам»? С какой стати ей взбрело в голову будить его ни свет ни заря?
У него заболела голова. Было два часа ночи. Ему захотелось кричать от возмущения, подняться с постели и в чем есть потопать в гостиную. Сара уже давно так его пилила. А у него не было ни сил, ни времени, чтобы постоять за себя. Современная жизнь с ее семейными перебранками, уличными потасовками, пьяными драками в барах казалась ему чем-то далеким и зыбким. На все эти дела, на такое самоутверждение нужно время, а у Ли Джина времени не оставалось. И он не рискнул вступать в спор с женой. У него просто не было для этого сил. И он давно с удивлением понял, что вся эта свистопляска куда-то ушла из его жизни, а вместе с ней, как песок сквозь пальцы, ушла и почти вся его большая, огромная любовь. И теперь он уронил голову на подушку и поплотнее прижался к жене, что означало согласие, а для нее было редким подарком. Больше того, он поцеловал кончики ее пальцев и положил свою голову, с пульсирующими на висках жилками, ей на руку.
ЯХВЕНад их головой снова летел самолет, и Алекс Ли задумался о том, как они выглядят с высоты трех километров. Он ехал с отцом смотреть борьбу. Вместе с ними в машине сидели два его добрых знакомца — Марк Рубинфайн и Адам Якобс. Рубинфайна — ему исполнилось пятнадцать — звали по фамилии все, включая его собственную мать. Его отец работал бухгалтером у Ли Джина. Помимо высокого роста, крепких плеч и румянца на щеках Марк обладал решительным взглядом, и весь его вид словно говорил: меня задешево не купишь. Ли Джину он не очень нравился. Даже совсем не нравился. Но когда поездка на борьбу обсуждалась у них за обедом, за столом оказался старший Рубинфайн, а потому его сын сейчас сидел в машине вместе с ними.
Тринадцатилетний Адам, наоборот, всем был по душе. У него имелись небольшие проблемы с лишним весом, откуда, возможно, происходило его обаяние. Он был черным как смоль, с густыми курчавыми волосами и глазами столь темными, что они терялись на фоне его лица. Приятели познакомились несколько лет назад, но учились они в разных школах, да и большими друзьями их назвать было нельзя. Впервые встретились в хедере, школе при местной синагоге, куда все трое ходили по воскресеньям.
Ли Джина беспокоила нынешняя поездка. Однако пока все шло хорошо, мальчишки рта не закрывали. Но о чем они болтают? Он, Ли Джин, не знал этих компьютерных программ, не слышал этих песен, не видел этих фильмов. Казалось, его сын жил какой-то своей жизнью, к которой он, Ли Джин, прикасался лишь раз в году, под Рождество, когда они ходили по магазинам и он покупал Алексу разную блестящую дребедень, через которую и звучала эта музыка, просматривались эти фильмы.
— Нет, ты послушай! — Алекс стукнул по перчаточному ящику. — Я правда говорю об эпизоде из «Возвращения домой», когда Келлас узнает о его… ну… скрытых возможностях, таинственной мощи.
— «Возвращение домой»? И вовсе не оттуда этот эпизод, — возразил Адам. — Совсем из другого места вся эта таинственная мощь.
— Хватит колотить по ящику, — вмешался Ли Джин.
— Еще раз вам говорю, — вздохнул Рубинфайн, выковыривая пальцем серу из ушей, — оба вы чушь несете.
Окна в машине от их дыхания запотели. Ли Джин включил приемник, и ему в уши ударила громкая музыка, голова заболела. Алекс принялся рисовать пальцем треугольнички на запотевшем стекле. Адам, казалось, едва умещался на своем сиденье. У Рубинфайна ни с того ни с сего началась эрекция, которая случалась у него время от времени безо всяких причин. И теперь он ерзал на сиденье, стараясь как-то утихомирить свое мужское начало.
ЯХВЕ