Оказывается, перед тем, как пустить раба на заклание, мастер его недолго и как-то стандартно пытал. Совершенно беззлобно, и вроде даже, с отвращением. Вырывал ногти, ставил на лоб клеймо, у некоторых, далеко не у всех, снимал со спины кожу.
Кожу, бросал в стоящий у стены чан, ногти – в отдельный короб. Зачем? Я тогда еще не знал, что из человеческой кожи получается отличный, тонкий пергамент. Жаль, только спины большинства рабов порчены плетью.
Потом появились запахи. Гарь, смрад человеческой крови, испражнений, паленого мяса и страха чуть было не лишили меня сознания. О, мастер! На какие ты идешь муки создавая меня! Как ты просуществовал три года в этом смрадном аду, не видя дневного света, ни разу не глотнув свежего воздуха… Мастер, я благодарю, люблю, боготворю тебя!!!
После, я научился воспринимать наличие жизни. Чувствовать биение пока еще живых сердец, пусть даже они находились за пределами сферы моей видимости или за стеной. И даже улавливать оттенки эмоций этих существ. Не настолько хорошо, как читаю человека, держащего меня, но все же.
Узнал, что за пределами мастерской в которой идет мое создание, находится три помещения. В одном посменно дежурят трое, пышущие самоуверенностью, силой и презрением. Стражники. В другом – тоже сменяясь, пятеро слуг. Усталость, зависть, лень. И в самом маленьком – два десятка существ, погрязших в боле, отчаянии и тоске. Рабы.
Рабы не сменялись, они только пополнялись по факту убыли предыдущих. Каждые два часа стражники вытаскивали одного либо визжащего, либо умоляющего, либо безвольно обвисшего, сковывали толстыми деревянными колодками и волокли в мастерскую. У двери передавали в руки помощнику мастера и не заглядывая внутрь, уходили. Чувства их в момент передачи обострялись, напружинивались. Будто стражники готовились к нападению. Но не полумертвых же, скованных рабов они боялись, в самом деле?
Разделение труда было поставлено четко. Охранники не опускались до переноски тяжестей, если эти тяжести уже не сопротивлялись. Потому, за мертвыми телами, нечистотами и прогоревшим углем спускались слуги. Они же качали меха, подающие в сыродутную печь воздух, приносили еду, воду, и все прочее. Рабов до столь ответственной работы не допускали. Возможно опасаясь побега, а может из-за того, что все они находились в крайней степени истощения и какой-то странной болезни. Все они были абсолютно безволосы, беззубы, худы, но со вздувшимися животами. Так что смерть, которую я нес им охлаждаясь в этих искореженных телах была милосердием. Вернее, была бы, если бы я не поглощал их вопящие души вплетая в структуру своего существования.
Некоторые рабы правда избегали этой участи, умирая в загоне самостоятельно. За это почему-то били слуг. Вероятно, те должны были следить за состоянием будущих жертв, но относились к своим обязанностям халатно. А может, это был просто повод самоутвердиться сильным за счет слабых. Судя по оттенкам чувств стражников – скорее второе.
Два раза в мастерскую врывались какие-то люди.
- Не замолкать! – снова и снова кричал мастер помощникам. И подняв огромный молот в одиночку бросался в бой.
Я видел, как крушатся черепа, ломаются кости, вылетают мозги. Почему-то Саломир не использовал меня в битве. А ведь я так страстно желал этого. Хотел крови нападающих, жаждал их душ… Но создатель обходился подручным инвентарем. Впрочем, я чуял вокруг него какие-то возмущения. Тогда я еще не распознавал магию. Лишь улавливал ее отблески. Нападающие замедлялись, их движения становились плавными, а лица теряли всяческое выражение. Что бы сломать эти безвольные, едва шевелящиеся куклы, достаточно было и обычного молотка.
И наконец, я стал способен различать ауры. Нет, это не эмпатия, это нечто другое. Аура не говорила мне ничего о чувствах человека, она указывала на силу духа и мощь души. В то время, души для меня были всего лишь едой и строительным материалом. Поглощая их, я не делал никаких различий. Важность качества души стала ясна гораздо позже.