- Адам, - промямлил я и только потом сообразил, что впервые за много лет произнес свое настоящее имя.
- Ха! Слишком много чести. Я буду звать тебя... - он щелкнул пальцами и на секунду закрыл глаза, словно рылся в памяти, - Санчо. Ты пойдешь со мной, - сказал он тоном, не терпящим возражений. - Мне нужен смышленый помощник, знающий эти места. Ты сгодишься. Только сними с себя бабьи тряпки, и я дам тебе шанс стать мужчиной!
Я послушал его и сделал так, как он приказал. А разве у меня был выбор? Я заглянул на дно его изумрудных глаз и понял: выбора нет. На дороге моей судьбы в тот вечер не оказалось развилки.
* * *
...Напоследок он назвал мне еще одно имя.
- Я - Габриэль, - просто сказал он, как будто это должно было исчерпать мое любопытство.
(Я долго не мог произнести вслух этого имени. С ним была связана одна старая, светлая и романтическая легенда - история любви Габриэля и Эльги, чьи имена вливаются друг в друга, конец первого служит началом второго и наоборот. Это была легенда из моей далекой страны, и я не мог не думать, что он употребил имя намеренно. Но без Эльги оно было, словно... ампутированная конечность. Чужое, присвоенное, заимствованное из другой истории, будто кожа, содранная с невинного человека...)
Одна мысль не давала мне покоя, и я много раз возвращался к ней. Он мог бы сделать своим рабом кого угодно. Но почему он выбрал именно меня?
* * *
Я посетил свою конуру лишь за тем, чтобы захватить кое-какие вещи. Однако, лежа в раздумье на голой кровати, решил не брать ничего. Я хотел бы не только оставить тут тряпки, но и отбросить "хвост", словно ящерица. Прижатый каблуком "хвост" - мое ущемленное достоинство. Я был внутренне готов к обновлению, другой жизни, нехоженной дороге - и уже начинал ненавидеть все, что связывало меня с Боунсвиллем. Здесь не за что цепляться, не о чем сожалеть. Пропащие годы... Но прежде была гораздо более яркая история...
Чужеземец заразил меня болезнью, для которой не придумано названия. В его дыхании был вирус цыганщины, в уверенности - неприкаянность, в жажде - отрицание, в спокойствии - одержимость, в опустошенности свобода.
Я задул свечу и закрыл дверь.
Хозяйка ждала на лестнице, чтобы напомнить в очередной раз о просроченной плате. Мелочная, суетливая курица. Теперь она казалась мне смешной... Я, не глядя, сунул ей пригоршню медных монет, которые раньше пересчитал бы до единого гроша.
Никому ничего не должен. Все мои долги - впереди.
2
Еще недавно мне казалось, что падать некуда, но вот нижняя точка моего падения. Я сижу в темной комнате отеля, а в соседней спальне Габриэль и Мадлен предаются безудержной страсти. Не уверен насчет его экстаза, но она-то уж точно вне себя. Я слышу их тяжелое дыхание, его агрессивное рычание, ее бесстыдные стоны, визги, сосущие звуки и непристойные словечки, которыми она осыпает и подстегивает любовничка (впрочем, любовничек, кажется, и без того хорош). Но для меня эти словечки - как укусы пчел, как прикосновения к свежим ранам, как поцелуи окровавленных губ, запечатленные на черной гниющей коже...
Мое сердце тоже кровоточит. Я предал свою незрелую любовь, даже если перепутал ее с похотью. Что бы там ни говорили, похоть - снаружи, а любовь - внутри... Я считал малодушным заткнуть уши или попросту убежать. Не лучше ли умереть, как мужчина, ворвавшись в спальню с ножом в руке? Я ведь знал, что не успею вонзить клинок ему в спину. Со мной случится то же, что с Малюткой. А если сверху окажется Мадлен? Я догадывался, что сделает Габриэль. Он заставит меня убить ее - как бы случайно, по ошибке, в состоянии аффекта. Он свяжет нас кровью. Я принесу ему человеческую жертву, и он примет ее благосклонно. Это будет жертва от себя - себе же. Через меня. Я - всего лишь посредник в его жутковатых играх. Так что мне оставалось лишь ждать, копить злобу, искать источник силы и надеяться, что когда-нибудь ее окажется достаточно, чтобы разорвать темную цепь, которой он сковал меня.
Другие постояльцы отеля тоже невольно слушают ночной концерт. Никто не смеет возмутиться. На всех девяти этажах - оцепенелая тишина. Кстати, отель называется "Турист". Все уже стали постепенно забывать, что означало это слово. Оказывается, в старину было полно кретинов, которые путешествовали исключительно ради собственного удовольствия. Можете себе такое представить? Это было что-то вроде общедоступного развлечения, к тому же - почти совершенно безопасного. А костями тогда интересовались разве что археологи, палеонтологи или законченные извращенцы...
Чтобы отвлечься от происходящего за стенкой, я думал о тех невообразимых временах и пытался представить себя шагающим к горизонту - просто так, от скуки и безделья, - или разводящим костер посреди темного дикого леса тоже просто так, чтобы отдохнуть на природе. Пока я думал об этом, наступила глубокая ночь, и внутри черной рамы окна ярко запылали звезды...
Постельные утехи возобновляются. Мадлен плевать на всех. Она не принадлежит себе. Она вопит, как кошка, раздираемая инстинктом. Уже непонятно, что выражают ее дикие вопли - наслаждение, боль или ужас перед наступающими кошмарами. Луна равнодушно пялится в окна, а на столе, источая приторный аромат, увядает цветок, вынутый из ее волос...
Вопли стихают нескоро. Пытка заканчивается, но я жду ее продолжения. Слышны какие-то шмыгающие звуки. Кажется, Долговязая плачет. Что-то хлюпает, как будто постель пропиталась потом, соком и спермой.
- Санчо! - зовет Габриэль. - Принеси вина, болван!
Наверное, он испытывает меня своими издевательствами. Хочет посмотреть, до какой степени простирается человеческая низость, где предел терпения, за которым исчезает страх. Мне еще далеко до этого предела. О, я готов выдержать многое, чтобы обрести запретную силу! Габриэль показал мне мою награду, и теперь я не остановлюсь ни перед чем...
* * *
Я откупорил очередную бутылку "вермута", взял два чистых бокала, поставил на поднос и открыл дверь в спальню.