Тридцать капель. Пятичасовой переход. Двадцать капель. Падение. Десять капель…
В конце пятого дня песчаная буря повредила компас. Песчинки забились в механизм, стрелка начала вращаться хаотично. Он пытался очистить прибор, но пальцы не слушались. Слишком сухие. Слишком неловкие. Мозг, изнуренный жаждой, отказывался мыслить четко.
"Отец был бы разочарован", — мелькнуло в голове. Хуже, чем жажда — мысль, что ты умрешь, не завершив начатое. Недостойно фамилии Аль-Рашид, пяти поколений инженеров.
Теперь он брел без направления. Кожа натянулась на скулах как пергамент. Губы потрескались до мяса. Соль собственного пота разъедала глаза. Каждый шаг требовал усилия воли — ноги увязали в песке, словно тот превратился в расплавленный металл.
"Назир, ты ведь умрёшь один, понимаешь?" — шептал внутренний голос. "Даже Лейла не узнает, где искать твои кости".
При мысли о Лейле что-то сжалось внутри. Он вспомнил её испуганные глаза в ту последнюю ночь. "Беги, Назир. Халид приказал страже арестовать тебя на рассвете". Её пальцы, торопливо упаковывающие склянки с водой. Её губы на его щеке — прощальный поцелуй, торопливый, необъяснимый.
Назир поднял взгляд к солнцу. В зените. Мир тонул в белом свете. Или это был мираж? Восприятие уже подводило его. Несколько раз за последние сутки ему казалось, что он видит темную линию на горизонте — гряду гор или деревья оазиса. Но видения рассеивались, стоило приблизиться.
"Так глупо умирать. Даже не построив ничего стоящего". Сколько проектов осталось в его голове? Всё умрёт вместе с ним.
Волна головокружения накатила внезапно. Назир рухнул на колени. Песок обжег ладони. Он закрыл глаза, и на мгновение оказался в прохладной лаборатории Храма Вод, под мерное гудение кристалла. Странное спокойствие охватило его — если это конец, то не такой уж и страшный. По крайней мере, он действовал. Не сидел сложа руки, не принимал неизбежность как данность. Как Халид.
Образ первосвященника вызвал вспышку ярости. Последняя вспышка энергии. "Если я встану с колен, я…" — но мысль ускользнула. Что он мог сделать? Проклясть солнце? Побороть песок голыми руками? Умереть — не страшно. Страшно, что расчёт был неверным.
Холодная сталь кинжала прижалась к горлу.
«Ты на земле Детей Пустыни, чужак», — произнес хриплый женский голос. — «Твоя жизнь теперь принадлежит нам».
Назир издал сухой скрипящий звук. Ему потребовалось мгновение, чтобы понять — это был смех. Угроза смерти, когда он уже мирился с её неизбежностью, казалась абсурдно комичной.
"Боги, если вы есть," — мелькнула последняя мысль, — "ваше чувство юмора оставляет желать лучшего".
— Он дышит, — произнес голос, кажущийся далеким, словно сквозь толщу воды.
— И что с того? — ответил другой, ниже и резче. — Еще один рот. Лишний рот.
— Подожди, — вмешался женский голос. — Его одежда. Этот знак на плече… знакомый.
Назир пытался сфокусировать взгляд, но перед глазами всё плыло. Тени двигались, сливались, распадались на части. "Я умираю или уже умер?" Он чувствовал, как чьи-то руки переворачивают его, ощупывают вещи. Прикосновения вызывали боль — каждый нерв кричал от истощения.
Сознание мерцало, как свеча на ветру. Голоса то приближались, то отдалялись.
— Книги, странные инструменты… Не похож на обычного путника.
— И что? Ничего ценного, — настаивал мужской голос. — Оставим его здесь. Зачем тратить воду?
"Да, зачем?" — согласился Назир мысленно. Его рот не слушался. Язык был сухим комком плоти, бесполезным как песок. "Оставьте меня. Я уже сделал всё, что мог".
Пауза. Затем женский голос — с сухой насмешкой:
— Забираем. Самира захочет взглянуть.
"Самира", — имя отпечаталось в сознании. Последнее, что запомнил Назир — ощущение, как его поднимают и перебрасывают через что-то твёрдое и тёплое. Верблюжье седло. Потом была темнота. И, вопреки всем его расчетам — облегчение. Словно его тело сдалось раньше, чем разум осознал неизбежность.
Влага на потрескавшихся губах. Благословенная, невозможная, священная влага. Кто-то прикладывал к его рту мокрую тряпку. Он жадно всосал каждую каплю, чувствуя боль в потрескавшихся уголках рта и одновременно — восхитительное, почти сексуальное наслаждение от прикосновения воды.
— Не торопись, водяной, — сказал женский голос. — Умрешь от перенапряжения.
Он мог бы умереть счастливым с этой мокрой тряпкой на губах. Назир с трудом разлепил веки. Сумерки. Он лежал на земле, присыпанной чем-то вроде соломы, голова на свёрнутой ткани. Рядом на корточках сидела молодая женщина с резкими чертами лица. Множество косичек, каждая украшена металлической бусиной, позвякивающей при каждом движении.