Часть его сознания, отстраненная и аналитическая, отметила детали — хорошая кожа, несмотря на жизнь в пустыне; сильные руки; шрам, пересекающий правую бровь; глаза, привыкшие к настороженности.
Другая часть, ослабленная и отчаянная, видела только источник воды.
— Где я? — слова царапали горло.
— В лагере Детей Пустыни, — женщина смочила тряпку и снова поднесла к его губам. Он вцепился в неё как дикое животное, вызвав смешок. — Тебе повезло, что мы тебя нашли. Или не повезло — это как Самира решит.
"Самира". Снова это имя. Оно пробудило смутное воспоминание.
— Самира?
— Наш вожак. Я Майсара. А ты?
— Назир из Аль-Мадира. — Он хотел сказать больше, объяснить, но слова застревали в пересохшем горле. — Инженер… из храма.
Почему он это сказал? В пустыне его должность ничего не значила. Глупая гордость. Но плевать. Он всё еще был Назиром из Аль-Мадира, из династии храмовых инженеров, даже если умирал на соломе посреди пустыни.
— Храмовый инженер? — Майсара хмыкнула. — Никогда такого не видела. Что вы там в храме строите? Молитвенные колёса?
В её тоне было столько насмешки, что даже в его ослабленном состоянии это задело какую-то жилку гордости. Конечно, для жителей пустыни храмы были сказками, а их обитатели — изнеженными паразитами.
— Воду, — прошептал Назир. Ирония не ускользнула от него. — Я отвечаю за систему водоснабжения.
"Отвечал", — поправил он себя мысленно.
— Системы водоснабжения? — Майсара рассмеялась громче. — Эй! — крикнула она кому-то. — У нас тут волшебник воды!
— Не волшебство… — начал Назир, но голова кружилась, мысли путались. Возмущение бессильно царапало изнутри, не находя выхода. Он хотел объяснить — сложные системы труб, распределение давления, фильтрация, дозировка. Инженерное искусство, оттачиваемое веками! Но все эти знания были бесполезны здесь, в песках, где он чуть не умер от жажды.
К ним приблизилась высокая женщина лет сорока с властной осанкой и пристальным взглядом темных глаз. Каштановые волосы собраны в простую, но аккуратную прическу. Потрепанная, но качественная одежда: привыкла к пустыне, но не пренебрегает собственным комфортом.
— Это и есть ваш выживший? — спросила она, рассматривая Назира.
Взгляд. Этот взгляд был тяжелее, острее, чем у любого храмового надзирателя. Он словно проникал под кожу, мгновенно считывая все слабости и ложь.
— Говорит, что водяной инженер из храма, — доложила Майсара. — Делает системы для воды.
— Храмовый инженер? — в голосе женщины мелькнул интерес. — Из какого города?
— Аль-Мадир.
— Город с кристаллом, — кивнула она. — И что храмовый инженер делает один в пустыне? Решил изучить воду в естественной среде?
Что-то в ее тоне заставило Назира собраться. Через туман истощения пробивалась мысль: от его ответа может зависеть, получит ли он еще одну порцию воды. Или даже больше — жизнь.
— Мне пришлось бежать.
— Конечно, — женщина усмехнулась, и на мгновение Назир увидел линии усталости в уголках её глаз. Сколько таких, как он, она уже встречала? — Почему-то все, кого мы находим полумертвыми в песках, «вынуждены были бежать». Никто не говорит: «Я был идиотом и пошел туда, куда не следовало».
Она присела рядом, изучая его лицо. Назир почувствовал странную смесь страха и стыда. Недостойно для мужчины его положения — лежать беспомощным, пока чужаки решают его судьбу. Если бы отец видел его сейчас…
— Я Самира. Это мой лагерь и мои люди. Дети Пустыни подчиняются мне.
Голос не оставлял сомнений в правдивости этих слов. Даже в своем положении Назир заметил, как расправились плечи Майсары при этом представлении — гордость за своего лидера.
Назир кивнул, стараясь выглядеть спокойным. Не показывать слабость, даже сейчас.
— Спасибо, что спасли меня, — тихо сказал он. Во рту снова пересыхало, с каждым словом всё сильнее. — Я бы погиб без вашей помощи. Если отправите меня к ближайшему караванному пути, я смогу заплатить. У меня есть немного серебра.
Внутренне он морщился от наивности собственных слов. Как будто в пустыне действовали законы городов. Как будто его серебро всё еще принадлежало ему.
Самира рассмеялась, но не очень весело. В её смехе Назир услышал не злобу, а усталость. Как у человека, объясняющего очевидное ребенку.
— У тебя «было» серебро, водяной. Теперь оно моё. Как и всё, что при тебе. В пустыне другие правила.