Толпа зашумела одобрительно. Назир невольно восхитился гибкостью жреца — как легко тот превратил его возражение в поддержку своей позиции.
— И мы действительно можем подумать об этом… после ритуала. Когда убедимся, что испытание завершается, — продолжил жрец. — Потому что, друзья мои, если сейчас мы бросим все силы на сбор росы, это будет означать, что мы не верим в помощь Аль-Мазина. Что мы отворачиваемся от того, что питало наш город тысячелетиями. Что мы предаём наследие предков.
Назир почувствовал, как ситуация выскальзывает из его рук. Каждый его аргумент Халид ловко превращал в свою пользу. Люди уже начинали кивать, соглашаясь с жрецом, забывая, что собрание началось с его, Назира, тревожного предупреждения.
— Кристалл почти мёртв, — сказал он прямо, и его голос прозвучал неожиданно громко в наступившей тишине. — Мои измерения показывают падение силы на шестьдесят три процента от исторического максимума. Это не цикл — это угасание. Необратимый процесс, который мы наблюдаем на протяжении десятилетий.
Назир достал из сумки отцовский измеритель и поднял его над головой, чтобы все могли видеть. Металл поймал солнечный луч и отразил его, на мгновение вспыхнув, словно живым светом.
— Вот доказательство! — объявил он, и стрелка прибора дрогнула, показывая низкие значения даже здесь, на площади, в отдалении от кристалла. — Любой инженер может проверить эти данные. Любой, кто умеет читать числа и графики, увидит правду. Время иллюзий закончилось.
Толпа замерла. Никто не смел произнести ни слова. Они ждали, что скажет Халид.
Верховный жрец печально покачал головой и сделал шаг вперёд, частично закрывая собой Назира.
— Мой мальчик, — сказал он с искренней болью в голосе. — Я знал твоего отца лучше, чем кто-либо. Мы были друзьями задолго до того, как я стал верховным жрецом. Мы вместе изучали тайны кристалла, вместе проводили ночи в размышлениях о его природе. И я помню, как он говорил о своём приборе — изобретении, которым он по праву гордился.
— «Это только инструмент, не больше», — так говорил великий Акрам, — сказал Халид. — «Он измеряет лишь видимую силу кристалла, но не может измерить его связь с высшими сферами». Твой отец понимал ограничения своего изобретения, Назир. Он знал, что есть измерения реальности, недоступные даже самым тонким приборам.
— Это ложь! — воскликнул Назир, не сдержавшись. Кровь бросилась ему в лицо. — Мой отец никогда не говорил таких слов!
В толпе послышались встревоженные возгласы. Прямое обвинение верховного жреца во лжи было почти кощунством.
— Твой отец был мудрым человеком, — мягко, но твёрдо оборвал его Халид. — И он бы не стал сеять панику среди людей на основании одних лишь показаний прибора. Он бы понимал, что наш священный кристалл — не просто булыжник, который можно измерить инструментами, как будто его только что подобрали с дороги. Это живая связь с богами, подчиняющаяся законам, которые выше нашего понимания.
Люди закивали. Слова Халида звучали убедительно. Кто же лучше знал, что говорил Акрам — его единственный сын или давний друг и соратник?
На мгновение Назир почувствовал себя беспомощным. Как бороться с человеком, у которого такая власть над умами людей? Как доказать правду, когда сами основы этой правды ставятся под сомнение?
— Да, кристалл слабее, — снова признал Халид. — Да, нам всем приходится экономить воду. Но это испытание нашей веры и нашего единства. И мы пройдём его вместе, как проходили и раньше. Не разделяясь на верующих и скептиков, не противопоставляя знание и веру, но объединяя их в гармонии, как учили нас предки.
Он вернулся к Назиру и посмотрел на него с печалью и сочувствием, но в глубине его глаз таилось предупреждение.
— Никто не винит тебя, сын Акрама. Ты ещё молод и испуган, а твоя забота о городе делает тебе честь. Но сейчас не время для паники. Сейчас время для единства и надежды. Для веры, которая движет горами и наполняет источники водой.
Назир почувствовал, как внутри поднимается волна гнева. Его не просто заставляли замолчать — Халид выставлял его напуганным ребёнком, не понимающим сложностей жизни. Но ещё хуже было то, что жрец использовал имя его отца, искажал его слова, его наследие.
— У меня есть его дневники, — тихо сказал Назир, борясь с желанием закричать. — Все его измерения. Все его мысли. И нигде, ни разу он не говорил о "высших сферах".