Выбрать главу

— И ты плакала из-за нее тоже в последний раз.

Сестра вопросительно подняла брови.

— Все готово. — Я похлопал по кошелю. — Завтра мы сбежим.

Во взгляде Лидии смешались восторг, страх и любопытство. «Сущий олененок», — подумал я с нежностью.

— Она никогда нас за это не простит, — прошептала сестра. — Проклянет…

— Ну и пусть!

— …проклянет, как отца.

Отца, Йозефа Ландау, я помнил смутно. Помнил, как он твердил, что ему вреден влажный воздух Альбиона, как без конца требовал чай со зверобоем и вечерами долго сиживал у очага, «прогревая» легкие, как старый шахтер, а на деле попросту зарываясь в книжки самого разного толка, что приносили ему родственники с соседней улицы.

Сам отец говорил на шести языках и прибыл в Англию из далекой северной страны, хотя никогда не упоминал причин, по которым оказался в Лондоне.

Я знал лишь, что однажды Йозеф Ландау женился на Меган Олбрайт, крепкой провинциальной девушке, пленившей его жизнерадостным нравом, а потом осел вместе со своим богатством, состоявшем по большей части из книг, в непритязательной каморке на Ченсери Лэйн.

Йозеф не сумел ни предугадать, ни смириться с тем, что роды, тяжелая работа и плохая еда выпьют весь румянец из наливных щечек его говорушки Мэг, что она превратится в ворчливую, крикливую простачку, и сам звук ее голоса будет вжимать его просвещенную голову в плечи, а два ребенка и семейные обязанности станут для его хрупкой, интеллигентной души слишком тяжким бременем.

Матушку в семейной жизни тоже постигло разочарование, но она умело изливала его на тех, кто был рядом. Отец хоть и не ругался, но ему не было дела до нас, до наших голодных животов и дырявых ботинок, и то ли он действительно хотел убежать из реальности, то ли правда книжные миры нравились ему большего нашего, но однажды он действительно ушел, прихватив с собой чемодан антикварных романов и оставив на чердаке только запах книжной пыли.

Когда подрос, я тоже полюбил чтение. Не раз и не два мне крепко доставалось за это сходство с отцом: матушка орала, что я вырасту таким же бездельником, как и он, но я упорствовал и с каким-то злым, отчаянным терпением ночами постигал физику, логику и арифметику, а пуще всего — учебник по фокусам и трюкам. За свои увлечения я получал и порку крапивой, и ночные бдения на горохе, и целую череду иных воздаяний, которые легко могли бы пленить мечты средневекового инквизитора. Но мое желание стать умнее и ловчее прочих превратилось в потребность, которая вскоре воздалась сторицей: все наказания прекратились, когда я стал приносить домой деньги. Откуда они брались, матушка не сочла за труд узнать, но так впервые к хлебу появился бекон, а к чаю — молоко.

Отношение ко мне вместо разочарованного сменилось нейтральным, хотя горечь от ухода отца из матушки никуда не делась: она доставалась Лидии. Мать прохаживалась насчет ее сходства с папашей, «носатым эмигрантом», часто жалела, что это в него Лидия уродилась гадким утенком — а ведь сестра имела нежную оливковую кожу, тонкий ровный профиль и густые темные волосы. От самой матушки, как и я, она взяла немного: только нефритовые глаза с обманчивой простотой.

И пусть Лидия не жаловалась, но я регулярно находил ее зареванную, спрятавшуюся в шкафу со сказками в руках. Сестра хотела убежать из реальности и так же, как мы, искала свою свободу в книгах, но вся беда в том, что у Лидии не получалось выучиться грамоте и говорить с чужими людьми: она была не такая, как мы. Потрясения оставляли на ней невидимые, но глубокие следы.

Вот потому-то я твердо решил бежать вместе с ней из Лондона — и пускай матушка с уверенностью подведет черту под нашим сходством с отцом.

***

— Ты почитаешь мне?

— Конечно, — сказал я, устало потирая переносицу и всматриваясь в вереницу букв на странице. — Что, опять эту?

Лидия положила голову мне на колени.

— Дикая охота, — прочел я со вздохом, — сулит несчастья тем, кого застанет вне дома и вдали от очага в ночь Самайна. Преследует тех, кому в этом году предназначено умереть, предвещает беды. Не всякому смертному довелось видеть ее и уцелеть...

— Лазарь, хорошо бы встретить Самайн дома, — долетел до меня сонный голос сестры.