– Вера, – шепнула я, – мы могли бы попытаться жить нормальной жизнью… мы обе.
Раздался негромкий стук, и дверь открылась. Я стояла так близко от входа, что дверь чуть было не ударила мне в спину. В гримерку просунула остренькое личико Элиса Монастерио:
– Извините. Вы еще долго? Херманн говорит, что мы должны работать, Вера.
Мы хором сказали «сейчас-сейчас», и девушка посмотрела на нас с явным подозрением и, на мой взгляд, с некоторым вызовом. Я прекрасно знала, что Вера даже в туалет не пойдет, не сообщив предварительно «Эли», и эта близость в их отношениях выводила меня из себя. Тем не менее, когда дверь закрылась, сестренка казалась чуть более спокойной.
– Давай сделаем вот что, – сказала она. – Дай мне возможность продолжать заниматься Наблюдателем. А как только он будет схвачен, я, клянусь, всерьез подумаю о том, чтобы все это оставить.
Мне пришлось мобилизовать последние резервы терпения.
– Вера, Наблюдатель – самое опасное дело из всех, которые были у нас за долгое время. Перфис до сих пор не могут его раскусить…
– Со мной ничего не случится, сама знаешь. Он никогда не клюнет на такую неопытную, как я. Ты же именно об этом и говоришь: Падилья использует нас только для прикрытия, чтобы оправдать свою зарплату. Наблюдатель клюнет на одну из вас… – Она запнулась. – Или на одну из твоих коллег, если ты уходишь… Единственное, чего я хочу, – это участвовать. Сама прекрасно знаешь, что я никогда не смогу его зацепить! – Она выглядела обиженной, будто жаловалась на то, что киноактер-красавчик не замечает ее в толпе фанаток.
Но она, конечно же, ошибалась. Наблюдатель – это голодный волк среди ягнят. Он может схватить любого. Момент – и будет сожрана еще одна.
– Об одном только прошу, – продолжала настаивать Вера. – Я ведь целых четыре года готовилась стать наживкой…
– А я никогда не хотела, чтобы ты ею становилась. Но тебе всегда нужно было делать именно то, что делаю я.
– Но я уже стала наживкой, и теперь от этого никуда не деться. Дай мне попробовать себя в деле, Диана, ну пожалуйста…
«Наркотик». Так квалифицировал это Женс, заправлявший этой ужасной работой. «Когда почувствуешь извращенное наслаждение от того, что стал отравой для ненавистного тебе человека, то уже не сможешь от этого отказаться». У Веры наркотик уже светился в глазах. И я поняла, что она никогда не откажется от этого дела.
Мгновение я молча смотрела на сестру: вот ее восемнадцать лет, сдерживаемые в маленьком точеном теле пламенной волей, и она так же жаждет справедливости, как в ее годы жаждала ее я. Разве смогут остановить ее мои слова?
– Ладно. Но как только его схватят, ты серьезно подумаешь о том, чтобы все это оставить, – сказала я Вере.
– Конечно же! – Ее лицо осветилось радостью. – Клянусь!
Вдруг она кинулась ко мне. И я ощутила юность, пульсирующую на моем плече, пока губы ее без устали твердили «спасибо»; она так крепко сжала меня в объятиях, что едва не задушила. Вот какой эмоциональной, какой страстной была моя Вера!
– А знаешь что? Иногда мне кажется, что я делаю это не ради папы и мамы, а ради себя самой… Чтобы чувствовать себя по-настоящему хорошо.
Конечно, она была права. В действительности мы никогда не жертвуем собой. Мы делаем именно то, что хотим делать, то, чего всегда хотели. Нас и выбирали ровно потому, что удовольствие мы получали, разрушая тех, кто разрушал других, и полностью, без остатка отдавались этому делу. Мы – начиненные местью бомбы, и рядом с воплощенной жестокостью нам ничего не стоит взорваться.
Я отвела с лица пряди волос и улыбнулась:
– Прекрасно. Поговорю с Падильей о своей отставке, но тебя упоминать не буду.
– А если он сам заговорит обо мне? – робко поинтересовалась она.
– Скажу, что ты вольна поступать, как захочешь. Ты же совершеннолетняя, правда? А теперь тебе надо вернуться на сцену. Позже поговорим.
Со взволнованной улыбкой она сопровождала меня до дверей гримерки, как телохранитель какой-нибудь. На первых трех подмостках продолжали разыгрывать ту же сцену из «Ричарда III»: мужчины с мужчинами, мужчины с женщинами, дети друг с другом. На последней сцене Элиса Монастерио ждала, пока вернется моя сестра. Она бросила на меня уничтожающий взгляд. Я не стала обращать внимания: мы друг другу не нравились, но меня это не волновало. Дождавшись, пока Вера поднимется на сцену, я подошла к Ольге Кампос, координатору репетиций, которая наблюдала за происходящим, попивая травяной чаек.
– Ольга, прошу прощения за беспокойство, но мне нужно увидеть Падилью. Ты всегда знаешь, где он. Не могла бы ты его позвать?