Шарлотта провела пальцем по виску мужа и, снова улыбнувшись, сказала:
— Кажется, ты немного испачкался…
Филипп нахмурился и пробурчал:
— Проклятые чернила… — Он взглянул на свою руку. — У меня пальцы…
Посмотрев на лист бумаги, лежавший на столе, Шарлотта спросила:
— А что ты писал?
Филипп накрыл ладонью листок — так, чтобы жена не видела написанного.
— Ничего интересного. Хозяйственные дела, я ведь уже сказал.
Шарлотта взглянула на него недоверчиво:
— Хозяйственные?..
— Совершенно верно.
— И поэтому ты скрываешь от меня? Что же это за тайны?
По-прежнему прикрывая ладонью листок, Филипп другой рукой выдвинул ящик и тут же сунул туда бумагу. Задвинув ящик, сказал:
— Это вовсе не тайны. Просто я пока… кое-что обдумываю и не хочу об этом распространяться.
Очень интересно… — пробормотала Шарлотта; было ясно, что такой ответ ее не удовлетворил.
Филипп молча пожал плечами; он не знал, что на это ответить.
Внезапно Шарлотта рывком открыла ящик и, выхватив оттуда листок, отбежала в сторону. Филипп шагнул к ней и пробормотал:
— Ну что это за шутки? Зачем тебе мои хозяйственные записи?
Шарлотта лукаво улыбнулась и, отступив за диван, заявила:
— Скажи, почему ты не хочешь, чтобы я прочитала это? — Она помахала листком. — Ведь тогда я, возможно, смогу дать тебе хороший совет.
Филипп вздохнул и проворчал:
— Видишь ли, это личное…
— Но это действительно хозяйственные дела? — Шарлотта вышла из-за дивана.
Филипп снова вздохнул:
— Нет, не хозяйственные.
Герцог шагнул к жене, и та, взвизгнув, бросилась за диван, однако на сей раз ей не удалось ускользнуть — муж успел задержать ее. Обхватив Шарлотту за талию, он привлек ее к себе, но она, вытянув в сторону руку с листком, все же прочитала написанное.
— Она идет во всей красе… Гм… — Шарлотта нахмурилась. — Вся глубь небес и звезды все… — Она с удивлением посмотрела на мужа. — Стихи Байрона? Но зачем ты…
— Я лишь использовал несколько его первых строчек, — пробормотал Филипп в смущении. — Использовал в качестве вдохновения, если можно так выразиться.
— В качестве вдохновения?.. Но я не… — Она снова взглянула на листок. — Филипп, неужели ты…
Он еще больше смутился.
— Шарлотта, отдай мне это, пожалуйста.
— Значит, ты написал стихи для меня. — Шарлотта почувствовала, как гулко забилось ее сердце. — Для меня, — повторила она. — О Господи…
Филипп отпустил ее и подошел к камину. Повернувшись к ней спиной, проговорил:
— Стихотворение не окончено. Я постоянно переписываю некоторые строчки. Я попросил тебя не читать его, но ты…
— Оно и так замечательное! — воскликнула Шарлотта. — Да, мне очень нравится…
Филипп не ответил. И он по-прежнему стоял к ней спиной. Прижимая листок к груди, Шарлотта подошла к нему.
— Филипп, я никогда не думала, никто бы не подумал…
Муж вдруг тихо рассмеялся и повернулся к ней лицом. Черты его исказились, а серебристые глаза сверкали, и в эти мгновениями походил на самого дьявола.
Шарлотта вздрогнула и невольно отступила от мужа. Но он тут же к ней приблизился и, пристально глядя на нее, проговорил:
— Уж не собиралась ли ты сказать, что ни один из твоих любовников никогда не писал тебе стихов?
Шарлотта попыталась отступить еще на несколько шагов, но у нее ничего не получилось — ее ноги словно приросли к полу. И казалось, она не в силах вымолвить ни слова — как будто лишилась дара речи.
Да, конечно, ей дарили стихи, но это не имело для нее ни малейшего значения. Потому что ни одно из этих стихотворений не было написано Филиппом.
Тут он приблизился к ней почти вплотную и коснулся ее щеки. Она закрыла глаза и вздрогнула, почувствовав, как он провел пальцем по ее шее.
— Конечно, писали, — прошептал он со вздохом. — Разве они могли не писать? И разве мог не написать я? Ведь все мы становимся глупцами, когда видим тебя.
Шарлотта чувствовала, что ноги ее слабели, подгибались — становились словно ватные. Она говорила себе, что должна быть сильной, однако ничего не могла с собой поделать — прикосновения Филиппа лишали ее сил.
— Я вовсе не считаю тебя глупцом, — прошептала она.
— Но все же я глупец, милая. Иначе я не смог бы причинить тебе боль и не согласился бы отпустить тебя.
Он отбросил с ее щеки прядь волос и, наклонившись, прижался губами к ее шее. Через несколько секунд прошептал ей прямо в ухо: