Однако теперь он меньше всего походил на человека, верившего в то, что произносил с таким убеждением.
Уродливый красный рваный шрам опускался от виска до самого подбородка, что, впрочем, ничуть не уменьшало его грубоватой мужской красоты. Но его глаза, прекрасные голубые глаза, — вот что изменилось больше всего. Когда он посмотрел на нее, она увидела в них такую неизбывную тоску, что чуть не заплакала. Раны остались не только на его теле, они изувечили его душу.
Единственное, что в нем не изменилось, — это цвет волос: золотисто-русые со светлыми прядями. Она часто думала о том, как эти волосы выглядят, когда от них отражается солнечный свет. Но повстречались они зимой, под серым небом, когда солнечные лучи не могли разогнать унылый мрак госпиталя.
Ей захотелось кинуться к нему через всю комнату, заключить его в объятия, признаться во всем, прежде чем он объявит ее лгуньей. Ей бы в ту минуту стоило попытаться решить, как сохранить лицо, но она могла думать только о нем. Что произошло за месяцы, прошедшие после их последней встречи? Заметил ли он, что она покинула Ускюдар? Если ему случалось после того бывать в госпитале, искал ли он ее? Для нее он значил так много, хотя сам он ни разу не говорил о своих чувствах. Мерси было сказано, что это не в его правилах, но это не мешало ей предаваться мечтам о том, что он увидел в ней нечто особенное, нечто такое, чего не находил в других женщинах.
— Стивен, — начал Айнсли мягко и осторожно, как заговаривают с опасным и непредсказуемым существом, — ты, разумеется, помнишь мисс Мерси Доусон. Она работала в военном госпитале в Ускюдаре, ухаживала за раненными в Крыму солдатами.
Она несколько удивилась тому, что он посчитал нужным вдаваться в детали, как будто брат был знаком со столькими Мерси Доусон, что без подсказки не определил бы, которая из них стоит перед ним. Она знала, что он пользовался успехом у женщин, знала о том, с какой неуемной страстью он искал удовольствий, но наверняка он был достаточно хорошо воспитан, чтобы помнить каждую из женщин, с которыми имел плотскую связь.
В комнате повисло напряженное ожидание, словно все присутствующие были соединены фортепианными струнами и каждый из них ждал, когда прозвучит аккорд.
Майор Лайонс посмотрел на нее, присмотрелся внимательно, но в его голубых глазах не отразилось никаких чувств. Совершенно никаких. Она была всего лишь одной из многих сестер, которые в свое время привлекли его внимание. Унижение от этого мгновения, мгновения низведения до чего-то совершенно незначительного, абсолютно не стоящего запоминания, несмотря на все то, что их связывало… оно было почти невыносимо. Она не представляла, как такое можно выдержать, но знала, что выдержит. Ради Джона.
Дилемма подняла свою уродливую голову. Что делать? Отстаивать право Джона остаться здесь и постараться убедить их, что майор Лайонс действительно его отец, или же забрать сына и, навсегда распрощавшись с ними, научиться выживать самой? Она знала, что отец не разрешит ей вернуться домой. Ему она была не нужна, и сюда он пришел исключительно ради того, чтобы извлечь какую-то выгоду из такого положения: если не разжиться деньжатами, то хотя бы обзавестись влиятельным зятем.
— Конечно, я помню ее.
Мерси вздрогнула от неожиданности. Чувство облегчения и страх забились в ее груди. Противоречивые желания, противоречивые чувства. Когда она думала, что он мертв, все казалось намного проще. Теперь же могла всплыть правда, и она не знала, чем это обернется для нее — добром или злом.
Майор Лайонс слегка поклонился:
— Мисс Доусон.
— Майор, я так рада, что вы живы!
Несмотря на то, что его воскрешение могло обернуться для нее большими бедами, слова эти были сказаны от души. Мерси чуть не сошла с ума от горя, когда увидела его имя в списке погибших. Она была обязана ему стольким, что и вовек не расплатилась бы.
— Не больше, чем я, могу вас заверить.
От резковатого тембра его голоса по телу ее разлилось томление. Какая же ты дуреха, Мерси! Он так разговаривает со всеми женщинами, и ты не какая-то особенная. Но было время, когда она думала, надеялась, смела мечтать, что он уделял ей внимание, потому что считал особенной, потому что выделял ее среди всех сестер. Имя ее он запомнил с первого раза. Потом-то она сообразила, что придала слишком большое значение этому незначительному успеху. Он каждую сестру милосердия знал по имени. Он даже различал сестер-близняшек Мэри и Маргарет, которых никто больше не мог различить.