Цвет сошёл с её лица, когда слова вырвались из моих уст.
— О.
— Да, — пробормотал я. — О.
20. ВЕРА
Сегодняшний день был тяжелым.
Онемение распространилось по всему телу. Кожа, мышцы, кости — всё онемело. Даже горячий душ не помог избавиться от него. Это началось несколько часов назад, как только Матео ушел. Будто он забрал все мои эмоции, запихнул их в карман и унёс с собой, когда вышел из моей квартиры. С каждой минутой это чувство уходило все дальше. Все глубже.
Пока наконец не осталось ничего.
Я сидела на диване, обняв колени, уже довольно долго. Я даже не поворачивала голову, чтобы посмотреть на часы. Просто сидела и надеялась, что это оцепенение исчезнет.
Какое глупое желание.
Без этого онемения я бы только страдала.
Мне следовало пожелать чего-то другого, например, волшебного кристалла, который загорается красным и предупреждает о таких днях, как сегодня.
Днях, которые оставляют шрамы.
Сегодня я нашла отца. Ну, вроде как.
И единственным человеком, которому я хотела рассказать, человеком, который мог бы помочь мне разобраться в том, что произошло во время моего похода, был Матео. Но он никогда не должен был узнать.
Может быть, я сама навлекла на себя этот ужасный день, когда бросила его на аэродроме утром. Карма больно ударила меня за это.
Мой поход с самого начала был обречён на провал. Я уехала с ранчо, солгав, что больна и не выйду на работу — я никогда прежде не брала больничный, и ложь сразу же сжала мой желудок узлом. Но после отказа Матео — или того, что я приняла за отказ, — мне нужен был воздух. Мне нужно было больше пространства.
Мне нужен был мой отец.
Или хотя бы надежда, что я смогу снова его увидеть.
Поэтому я отправилась в горы продолжить свои поиски.
Я не ожидала найти его. Может, именно поэтому сегодняшний день оказался таким другим. Я ушла из дома, думая, что просто вырежу своё имя на стволе дерева с сегодняшней датой — и на этом всё закончится.
Я шла, пока не почувствовала голод, который заставил меня остановиться на обед. Я быстро съела два протеиновых батончика, а затем нашла подходящее дерево — без свисающих веток, которые могли бы помешать резьбе. Достав карманный нож и раскрыв лезвие, я случайно порезала палец.
Я вскрикнула и выругалась. Приложив порезанный палец ко рту, чтобы остановить кровь, я заметила какое-то движение краем глаза. На секунду я подумала, что это медведь, и мне конец.
Но цвет был не тот. Вместо коричневатого меха медведя я увидела проблеск рыжего цвета, мелькнувшего за толстым стволом дерева. Это рыжее оказалось не на голове, а на лице. На бороде — густой и неопрятной.
Отец никогда бы не остался чисто выбритым, без бритвы и крема для бритья. Но он бы никогда не позволил своей бороде стать такой неопрятной.
До сегодняшнего дня.
В моём воображении отец выглядел так же, как в день, когда я оставила его два года назад. Заросший. Сильный. Грустный.
Человек, которого я видела сегодня на долю секунды, выглядел так, будто эти два года он прожил на грани. С тёмными кругами под глазами. С впалыми щеками. И с этой жуткой, растрёпанной бородой.
Должно быть, отец услышал мой крик от боли, когда я порезала палец. Он отреагировал на это инстинктивно, как отец, спешащий за своим раненым ребенком.
Но он не подошёл. Исчез. А когда я побежала за ним, у дерева, куда я добралась, уже никого не было.
Он был рядом. Наблюдал за мной. Наверняка услышал, как я кричала его имя.
И всё равно оставил.
Бросил.
Почему?
Мой подбородок задрожал, но больше не было слёз, чтобы плакать. Я оставила их все на земле в лесу, пока шла обратно к машине.
Может, я ошиблась. Может, я всё выдумала, и единственным человеком, который сегодня шёл по дождливым горам, была я.
Но это было так… реально.
Реально, как поцелуй Матео.
Господи, какая же я была дура. Я вернулась домой в отвратительном настроении. Его неожиданный приход выбил меня из равновесия. И вместо того чтобы повести себя как взрослый человек, я устроила истерику из-за того, что он меня оттолкнул.
Ни разу мне не пришло в голову, что у него могут быть свои причины для того, чтобы всё делать медленно. Ни разу я не задумалась о его чувствах.
Что бы там ни сделала с ним мать Алейны, она оставила глубокую рану. Рану, которая ещё не до конца зажила. А я, вместо того чтобы уважать его границы, позволила своим проблемам встать между нами.