Как сертифицированный инструктор, я мог обучать студентов, но для открытия собственной лётной школы нужны были совсем другие правила и одобрения от Федерального управления гражданской авиации. Последний месяц я занимался оформлением бизнеса и страховки, а затем потратил кучу времени на разработку учебной программы.
Я скучал по преподаванию. Не осознавал этого, пока мы не провели несколько занятий с Верой. В последний раз я обучал пилота-студента ещё в колледже. Вера, может, и ворчала по поводу учебного материала, но я по-настоящему скучал по этим книгам. По объяснению основ и аэродинамики.
Потребуются месяцы, а может, и больше, чтобы подготовить план летной школы к утверждению. Спешить некуда, но я не хотел откладывать. Впервые в жизни я чувствовал, что иду именно туда, куда нужно. Что двигаюсь в правильном направлении.
Это чувство касалось не только лётной школы. Оно касалось Алли. Оно касалось Веры. Жизнь была хороша. Если бы только я мог прогнать грусть, которую Вера прятала за своими солнцезащитными очками.
Она молчала, пока мы садились и подруливали к ангару. Поездка на ранчо прошла в такой же тишине. Когда мы остановились у дома моих родителей, она удивила меня, оставшись в машине, пока я забирал Алли. Я был уверен, что, когда выйду, её уже не будет.
— Думал, ты хотела убраться.
— Сделаю это позже, — она знала, что я не оставлю её одну.
К тому времени, как мы добрались до хижины, Вера свернулась калачиком на пассажирском сиденье. Она хоть замечала, как далеко прижимается к двери? Как только я припарковался, она вылетела наружу и поспешила к дому.
Алли уснула по дороге, и, поскольку было время её дневного сна, я аккуратно достал её из кресла и отнёс в спальню. Включив аппарат для белого шума, чтобы заглушить любой шум, я закрыл дверь и вернулся в кухню, где стояла Вера.
С ключами в руках.
— Я думаю, мне стоит…
— Нет, — упёр руки в бока. — Ты никуда не пойдёшь.
— Матео, я не в настроении. Дай мне разобраться с этим где-нибудь в другом месте, пока я не испортила день и тебе тоже.
Вместо того чтобы поговорить со мной, она собиралась сбежать.
Но не сегодня.
— Положи ключи, дорогая.
Она вздохнула: — Прошу тебя.
— Ключи на стол, — или она их бросит, или я просто заблокирую эту чёртову дверь.
Она немного помедлила, но в итоге швырнула ключи на кухонную стойку. Без них в руках казалось, она не знала, куда девать свои пальцы. Она то поднимала руки, то опускала их. То снова поднимала, растопырив пальцы в воздухе, пока наконец не зарылась ими в волосы, дёргая за пряди рыжих волос.
— Я не хочу здесь находиться.
Это задело меня. Но дело было не во мне.
Вера не умела говорить о своих сильных эмоциях. Она слишком долго скрывалась от них, закапывала их глубоко внутри себя.
Я мало что мог сделать. Но я мог любить её. Мог быть рядом.
— Почему ты не хочешь здесь быть?
— Потому что я… злюсь, — её голос дрогнул. — Мне грустно. Обидно. Я расстроена. Я злюсь. Назови любую эмоцию, Матео, и именно это я сейчас чувствую. Всего слишком много, и мне хочется кричать.
— Так кричи.
Она фыркнула: — Просто отпусти меня, и я…
— …разберёшься с этим сама? Нет. Нам нужно кое-что обсудить.
— Что обсудить?
— Для начала — мы больше не будем искать твоего отца, — Кормак упустил свой шанс на встречу с дочерью.
Её тело напряглось: — Я не собираюсь сдаваться.
— Ты сдашься.
— Ты не можешь мне указывать…
— Я не позволю ему продолжать тебя мучить. Не позволю.
— Он мой отец, Матео.
— Тогда пусть ведёт себя как отец, — я ещё не кричал. Пока. Но был чертовски близок. — Это разбивает тебе сердце. Что ты хочешь, чтобы я делал? Стоял в стороне и смотрел на это?
Её подбородок начал дрожать: — Должна быть причина, почему он так поступает. Наверное, он думает, что делает это ради моего блага, или что-то в этом роде, я не знаю. Но боюсь, что он не в своём уме. Он напал на Лайлу, Матео. Он причинил ей боль. Он не мыслит ясно. Что, если всё стало ещё хуже? Мне просто нужно найти его и поговорить.
— Нет, — я провёл рукой по волосам. — Чёрт. Нет. Он нашёл ту записку, и он всё равно держится в стороне. Он не хочет говорить.
— Это мог быть не он.
— Вера, — я ответил сухо.
Её выражение лица стало отстранённым, словно передо мной рухнула стена.
— Каждый раз, когда мы поднимаемся в воздух, это забирает часть тебя, — я грустно улыбнулся. — Я боюсь, что ты будешь отдавать и отдавать, пока от тебя ничего не останется.