Сколько же в ней было сил в семнадцать лет, чтобы доплыть до дома. Продолжать плыть. Не сдаваться. Чёрт, я никогда не испытывал такой боли за другого человека и одновременно гордости.
Я держал её, не двигаясь, пока она не отстранилась, чтобы встретиться с моим взглядом.
— Она была зависима, — её голос звучал тускло и безжизненно. — Я никогда не говорила об этом с папой. Он пытался поговорить со мной в начале, но я оттолкнула его. Просто… не могла.
— Это понятно, — я убрал прядь волос за её ухо, а затем снова выпустил её.
— Когда меня нашли Вэнс и Лайла, папа рассказал им правду. Они не знали, что я подслушивала, но я стояла снаружи нашего убежища и слышала каждое слово.
Она глубоко вдохнула — впервые за несколько часов. Вдох, чтобы рассказать ещё одну историю.
Историю её отца.
— Папа встретил её в баре на Аляске. Когда они рассказывали нам эту историю, он говорил, что, как только увидел её, бросил друзей и сделал предложение на следующий же день. Любовь с первого взгляда. Я верила в это почти всю свою жизнь.
— А теперь? — спросил я.
Она посмотрела на меня, её взгляд стал мягче.
— Теперь нет. Не для них.
Но для неё. Она полюбила меня с первого взгляда. А я буду вечно корить себя за то, что не ответил ей тем же сразу.
— А как всё было на самом деле? — спросил я.
— В том же баре. Он пошёл в туалет и нашёл её без сознания с иглой от героина в руке.
— Героин?
Вера кивнула.
— Он отвёз её в больницу. А следующий день вернулся, чтобы проведать её. Он сказал, что, когда она выйдет из реабилитации, пусть позвонит ему, и он купит ей молочный коктейль с печеньем и сливками.
— И купил?
— Да. Они начали встречаться. Она забеременела мной, и они поженились. Папа думал, что всё в порядке, но однажды он вернулся с работы, когда мне было девять месяцев, и нашёл её в ванне, пьяную от водки. Она оставила меня в кроватке на несколько часов — с грязным подгузником и без еды.
Этот образ был настолько ярким, что меня передёрнуло. Возможно, потому что Алли тоже ещё маленькая. Я мог ясно представить её в таком возрасте. Слышать её плач из кроватки, когда она просыпалась и тянула руки, чтобы я пришёл и спас её.
— Видимо, ей назначили какие-то лекарства от послеродовой депрессии. Они переехали в Айдахо, чтобы не сталкиваться с долгими, тёмными зимами Аляски.
Я пережил одну такую зиму — это было ужасно. В Монтане тоже холодно по шесть и более месяцев в году, но солнце хотя бы светит чаще.
— По словам папы, её семья была токсичной. Я их не помню, потому что он не позволял им находиться рядом с нами после переезда. Мы так и не вернулись на Аляску, хотя именно там жили его родители. Они приезжали к нам в Айдахо, пока не умерли. Папа использовал своё наследство, чтобы купить тот дом у озера и лодку.
Каждая новая деталь была как крошечный порез. Как щепотка соли на открытую рану. Сожалел ли Кормак о каждом своём решении? Моё сердце дрогнуло от сочувствия к её отцу. На его месте я бы винил одного человека.
Себя.
— Они подождали какое-то время, прежде чем завести Элси и Хэдли. Папа хотел убедиться, что с ней всё в порядке. Что она будет хорошей матерью, — в голосе Веры звучал яд. — Она была хорошей матерью — оставляла мне записки в ланчбоксе, заплетала косы, говорила о мальчиках, которые мне нравились, и обнимала, когда я была рядом. Целовала в висок и говорила, что любит до луны и обратно. Я тоже её любила.
Любила. Не люблю. Её любовь к Норе утонула вместе с её сёстрами.
— Приехала ее подруга с Аляски. Они пошли на обед. Папа с ними не пошёл. Он рассказал Вэнсу, что не придал этому значения. Но, видимо, это и был тот момент, когда она снова начала принимать наркотики.
Кормак этого не заметил? Я оставил этот вопрос при себе. У меня было достаточно причин обвинять этого человека. Из-за моей сестры. Из-за Веры. Но мой друг из колледжа был зависим от метамфетамина. Я не знал об этом, пока его не арестовали за взлом дома своих бабушки и дедушки. Он хотел украсть украшения и заложить их, чтобы купить наркотики.
Наркоманы умеют скрывать свои слабости.
— Папа вернулся домой той ночью и нашёл её одну, — продолжила Вера.
Значит, Нора успела вернуться домой на лодке, пока ее дочери тонули в озере, а Вера спасалась вплавь.
— Папа спросил её, что происходит, но она все говорила об уроках плавания. Она решила, что он спасатель, и попросила его забрать детей из бассейна. Он вышел на улицу, нашёл лодку на берегу, не привязанную. Когда он всё понял, он её задушил.
Я вздрогнул.
Она произнесла это так холодно и отстранённо, как простую истину.
Её отец убил её мать, а Вера говорила об этом, словно это был просто факт. Злилась ли она когда-нибудь на него за это? Нет. Вряд ли. Не после того, что сделала Нора.
— Папа отправился на поиски. На лодке почти не было бензина. Я была на причале, когда он вернулся.
А потом он забрал её из этого мира. Спрятал и позволил всем думать, что она умерла. Что он мужчина, убивший свою семью.
Поступил бы я иначе? Забрал бы я Веру от этого ужаса? Он бы попал в тюрьму. А в семнадцать лет она осталась бы под опекой государства. Или её отправили бы жить к родственникам. Возможно, к токсичным родителям Норы из Аляски.
Были ли у неё другие родственники? Вэнс казался единственной связью с прошлым, но он не был настоящим дядей, просто другом.
Ещё была бы шумиха в прессе. Трагедия такого масштаба… журналисты бы не отстали от неё ни на шаг. Так и было, когда она появилась спустя годы — живая. Они бы задушили её вниманием.
Может, Кормак и поступил правильно, забрав её.
— Матео? — её лицо было красным и опухшим от слёз, но даже в таком виде она оставалась красивой.
— Да? — я провёл костяшками пальцев по её щеке.
— Будет ли боль всегда?
— Не знаю, Персик.
Она опустила голову мне на плечо, а руку положила на сердце, словно могла ощутить, как оно скручивается от боли.
— Думаю, да.
Да. Возможно, боль останется навсегда. Но теперь она не будет терпеть её в одиночку.
Мы просидели под деревом несколько часов, просто обнимая друг друга. Наконец, когда Вера пошевелилась, чтобы встать, мы поднялись на ноги и отправились обратно в лагерь.
Все палатки, включая нашу, уже были собраны. Джаспер ставил последний холодильник в свою машину, после чего захлопнул багажник. Остальные автомобили были загружены, а дом на колесах моих родителей уже был прицеплен к их пикапу.
Когда отец нас заметил, он подошёл и протянул мне ключи от моего грузовика.
— Алли поедет с нами. Мы переезжаем в другой лагерь.
Слава богу. Я ни за что бы не оставил Веру на этом озере.
— Куда едем?
Отец протянул руку и большим пальцем стёр следы слёз с её щеки, улыбнувшись ей. Улыбкой отца.
— На ранчо Иденов.
34. ВЕРА
Будильник на тумбочке Матео светился голубым. Пять двадцать три утра. Я уже больше часа наблюдала, как он спит.
Сдерживаться, чтобы не прикоснуться к нему, было непросто. Не провести кончиком пальца по прямой линии его носа. Не положить ладонь на его скулу, чтобы почувствовать грубую щетину на своей коже. Не коснуться его мягких губ своими.
Его волосы были растрепаны, темные пряди беспорядочно лежали на белой подушке. Грудь мерно поднималась и опускалась с каждым сонным вздохом. Одна рука была протянута и лежала на моей талии, удерживая меня рядом.
Всю эту неделю я просыпалась до рассвета и проводила ранние часы, запоминая его лицо. Спать было сложно, почти невозможно, с тех пор как мы вернулись с кемпинга. Мозг не мог отключиться. Поделиться с Матео правдой стало одновременно облегчением и пыткой.
Та коробка, что так глубоко во мне была заперта, теперь пуста. Крышка распахнулась, и все то, что я с таким трудом хранила взаперти, вырвалось на свободу. Но эти воспоминания не исчезли, не растворились где-то далеко. Они зависли рядом, жужжа у меня в ушах. Сколько бы я ни отмахивалась, прогнать их не получалось.