— Если наша версия правильная, то Сарафан может натворить дел в нашем или в другом районе, что недопустимо, а поэтому мы должны свою версию проработать.
— Я не помню, чтобы наши соседи добровольно, по своей инициативе, помогали нам в раскрытии преступлений, — вновь пробурчал Простаков беззлобно.
— Мы им покажем пример, а вдруг он окажется заразительным.
— Иван Владиславович, я отлично тебя понимаю и даже разделяю твое мнение, но ты не знаешь, у нас самих завал в работе, и оперативных работников, способных отработать эту версию, нет.
— Я согласен, что нам, как и степнякам, одним работать с Гончаровым будет трудно, но если мы сможем обосновать необходимость, а главное, перспективу такой работы, то можем заинтересовать руководство ОУР УВД, которое выделит своих оперов. Они будут заниматься общим руководством, а мы каждый в своем районе проделаем определенную работу.
— Да, так для нас будет не накладно, — согласился Простаков. — Однако если из нашей затеи ничего не получится, то можем попасть на языки шутников.
— Я вместе с шутниками посмеюсь над нашей оплошностью. А вдруг придется писать рапорта на увольнение, как старикам, которые разучились работать.
— Ты, как всегда, прав, — не очень весело сказал Простаков. — И вообще, чем черт не шутит! Может быть, то, что нам одним когда-то было не под силу, осилим гуртом…
Глава 29
Получив свои вещи, Жернов-Постников Остап Харитонович, он же Лапа, последний раз сопровождаемый дежурным к выходу из опостылевшего ему учреждения, с беспокойством думал, не забыт ли он на воле и будет ли его кто-либо встречать? Пышная встреча, которую он очень желал, нужна была ему не из-за материальных соображений. Моральный фактор сейчас ставился в первую очередь.
Он был уважаемым человеком в зоне, где по многим конфликтным ситуациям и вопросам его мнение часто становилось решающим.
Его «полосатые» друзья собрали ему «подъемные» в три куска и приобрели костюм, в который он сейчас был одет.
Если для него и зеков сейчас важно было убедиться в постоянстве своего авторитета как в зоне, так и на воле, то администрации учреждения пышная встреча Лапы на воле была нежелательна чисто в пропагандистских, воспитательных целях.
Лапа, не нарушая режима содержания, не вступая в конфликты даже с конвоирами, фактически был организатором двух массовых волнений в учреждении. Оперативная информация о его такой деятельности доходила до руководства учреждения, но официально она подтверждения не находила, а поэтому служила для него лишь информацией для размышления.
Выйдя за пределы колонии, Лапа увидел у подъезда четыре автомобиля «Волга» с шашечками на бортах.
«Правильно сделали, что приехали на такси, но должно быть три машины, а не четыре», — настораживаясь, подумал Лапа, видя идущих к нему навстречу трех своих «воспитанников» с гвоздиками в руках.
Водители такси сидели на своих водительских местах. Следом за «воспитанниками» к нему приблизились четверо незнакомых мужчин.
Обнявшись и расцеловавшись с каждым «воспитанником», Лапа, показав на четверых мужчин, стоящих рядом с ними, спросил:
— С вами?
— Да! — за всех ответил Сарафан.
— Почему четыре тачки, тогда как вас только трое?
— Четвертую я прихватил на всякий случай, думая, что приеду один, — пояснил Сарафан беспечно.
— Поняли, как надо широко мыслить? — шутя пожурил Лапа других. — Всегда надо думать не только за себя, но и за того парня. Видите, что наука даже мне дорого обходится, — по-стариковски нравоучительно бурчал он.
— Куда тронем? — гордо оглядывая окна административного здания ИТК, спросил Лапа, видя в некоторых окнах любопытные лица.
Помахав охапкой гвоздик своим «воспитателям», Лапа навсегда, так он считал, повернулся к ним спиной.
Он с блаженством подумал, какие будут сегодня вечером в зоне пересуды о его встрече.
Лапа познакомился с друзьями «воспитанников», сел с последними в один автомобиль, а сопровождающие — в другие, и они дружной кавалькадой двинулись в областной центр.
По дороге Лапа в беседе с «воспитанниками» узнал, что все они заказали в гостиницах номера не только себе, но и для него.
Данный факт их всех развеселил и дал основание для шуток.