— Каролина! Пригласи их сюда!
Женщина встала, открыла дверь и заглянула внутрь:
— Ты уверен?
— Да.
Знаком она пригласила в комнату Маккензи и его коллег. Они нерешительно приблизились к кровати, на которой лежал Эрик Левин. На его ногу были наложены две большие шины.
Выглядел он ужасно: весь исцарапан и, похоже, очень ослаб.
— Вам нужен покой, месье Левин, — прошептала Ирис.
— Комплекс защищен сложной системой безопасности, — объяснил инженер, с трудом поворачивая к ним изможденное лицо.
Ари взял табуретку и присел рядом с ним.
— Камеры наблюдения?
— Да, повсюду, даже в квартирах.
Он едва говорил, но глаза его светились силой, которую питали гнев и жажда мести.
— Еще в коридорах установлены датчики движения, а на главных дверях сигнализация. Вы не сможете проникнуть туда незаметно. Тем более втроем.
— Я понял…
Эрик Левин видел, что его слова их не обескуражили. Чуть заметно улыбнувшись, он продолжал:
— На плане вы увидите, где находится пост безопасности. Думаю, внутри комплекса дюжина охранников.
— Отлично. А там где-нибудь есть отдельное помещение? Нечто вроде камеры, где бы Вэлдон мог удерживать пленника?
— Да. На самом посту безопасности.
— И там кто-то есть?
— Понятия не имею. Я там никогда не был.
— Ясно. Спасибо.
Поколебавшись, Ари добавил:
— Если вы слишком устали, чтобы отвечать, я не буду настаивать, но не могли бы вы мне сказать, какую работу поручил вам Вэлдон?
Ари услышал, как у него за спиной вздохнула Ирис. Разумеется, для нее самое главное — прийти на помощь брату. Но Маккензи слишком хотелось наконец узнать правду…
Инженер слегка подвинулся, приняв более удобное положение:
— Да, я устал, но готов вкратце рассказать вам об этом.
Ари почувствовал, как сильно заколотилось сердце.
Наконец-то он получит ответ на вопрос, который мучил его так долго. Что за тайна сокрыта под землей, здесь или в Париже, у церкви Святого Юлиана Бедняка? Все дело именно в ней. Решение этой загадки и содержалось в тетрадях Виллара из Онкура. И с ней были связаны многочисленные убийства, которые пришлось расследовать Ари, начиная с убийства Поля Казо, лучшего друга его отца.
Пришло время узнать, что послужило причиной этих кошмарных преступлений. Он стиснул кулаки на коленях и приготовился слушать.
86
Стоило мне вступить в огромную пещеру, как я стал свидетелем невероятного явления, навеки запечатлевшегося в моей памяти.
Огромный грот вдруг загорелся как по волшебству. Черные стены, пол и потолок внезапно озарились необычайным красным светом, который начал разрастаться в середине пещеры в тот самый миг, когда я к нему приблизился. И тут я обнаружил объяснение этого истинного чуда.
В нескольких шагах от меня, прямо в центре всеми забытого грота, будто выросший в обширной впадине, возвышался кристалл размером чуть свыше пяди, в багровых отблесках, словно светящийся изнутри. Узрев это великолепие, я надолго застыл на месте.
Когда же, выйдя из оцепенения, я осторожно подошел поближе, свет внутри кристалла стал еще ярче. Испуганный, с сильно бьющимся сердцем, я остановился как вкопанный. Диковина будто оборонялась. И все же, не в силах противиться ее притяжению, я сделал еще несколько шагов, вздымая факел, как если бы он мог меня защитить. И тогда я понял.
Внутри кристалла, за прозрачной оболочкой, примерно на той высоте, на которой я держал факел, заиграли новые яркие отблески. Так я постиг, что кристалл каким-то образом вбирает в себя свет.
Никогда еще я не видывал подобного чуда. Будь со мной кто-то в этой пещере, он узрел бы на моем лице почти детский восторг.
87
— Доктор всегда скрывал от нас истинную цель наших изысканий. Каждому известна лишь ничтожная часть, над которой он работает, и ему трудно составить представление о целом. Но, сопоставляя доступные мне сведения, в частности разговаривая с Чарльзом Линчем, я, похоже, сумел получить достаточно точное понятие о том, чего пытается добиться Вэлдон.
Эрик Левин говорил медленно: чувствовалось, что ему не по себе, как будто он боялся, что за ним следят. Сказывалась психологическая обработка, которой его подвергли в «Summa Perfectionis». Даже сейчас, после всего, что ему пришлось вынести, он не осмеливался предать Доктора, и не только потому, что боялся преследований: он сам казался себе отступником и стыдился этого.