В духовном завещании, касательно достояния вашего, смотрите на усердие и расположение души вашей; но не делайте распоряжения по одному простому человеческому чувству, а поступайте с рассмотрением, имея в виду и полезное для души вашей. О Соборовании святым елеем также скажу, что и оного отлагать не должно. Через сие Таинство многим возвращалось и здравие телесное. Главная же польза его состоит в прощении забвенных прегрешений.
Наконец, вы недоумеваете, где вам начать свое приготовление — на Афоне ли, или в нашей обители, или в Москве? Я нахожу, что вам, в теперешнем положении вашем, о поездке на Афон должно отложить всякое попечение, как о деле неудобоисполнимом и невозможном. Если же Господу Богу угодно будет подать вам крепость в такой мере, что вы сможете не только ехать, но и пожить там некоторое время, тогда и можно будет подумать об этом предмете. А пока начать приготовление свое в Москве, ожидая, в каком положении будет ваше здоровье в начале лета. Если тогда будете в силах приехать в нашу обитель, то не мешает это сделать; и — милости просим! Тогда лично обо всем потолкуем, аще волей Божией живи будем. Говорится в пословице: «На родине и смерть красна».
9. Письмо графа А.П.Толстого к скитскому монаху отцу Константину Зедергольму
«Письмо ваше, любезнейший отец Константин, получено мной вчера. Очень благодарю за письмо, за святое воспоминание о нас, грешных, отца Амвросия, и за все благодарю искренно, — но второпях… Отъезд и приезд в Москву многих знакомых, и всякие хлопоты не оставляют свободного времени… Много слышу печального и грозного, дерзкого и безумного, и очень-очень часто воспоминаю о вашей обители и всех ее обитателях. Из слышанного — вот замечательный, но для меня непонятный сон Димитрия Матвеевича (Тверского священника). Он видел обширную пещеру, слабо освещенную одной лампадой; в пещере много духовенства; за лампадой — образ Богородицы; перед образом, в облачениях: митрополит Филарет и покойный Матвей Александрович (Константиновский, отец Димитрия Матвеевича, Ржевского собора протоиерей, духовник Гоголя.). Все молятся безмолвно и в страхе. У входа в пещеру — Димитрий Матвеевич и я: оба мы дрожим, и войти не смеем. Среди безмолвных молений слышатся ясно следующие слова: «Мы переживаем страшное время. Доживаем седьмое лето». С сими словами пробуждение — в большом волнении и страхе. Сон повторяется до трех раз, все тот же, без малейшего изменения, ясный и страшный. Ни видевший сон Димитрий Матвеевич, ни я — решительно ничего не понимаем. Ни даже того, — откуда сон. Димитрий Матвеевич просил меня никому, особенно митрополиту, об этом не говорить.