етъ;
Чего ты мѣшкаешь? со стономъ вопiетъ:
270 Въ прiятной тишинѣ покоится весь свѣтъ;
Казань безпечною любовью услажденна,
Иль скоро быть должна Россiей побѣжденна,
Или не постыдясь невольническихъ узъ,
Съ Москвою рабственный содѣлаетъ союзъ,
275 Настанетъ здѣсь покой! Почто, почто коснѣешь?
Стыдись, что званiе Раздора ты имѣешь;
Смутило бъ я весь мiръ, но дѣло то твое:
Для сихъ великихъ дѣлъ имѣешь бытiе.
Безбожiе Раздоръ къ злодѣйству ополчаетъ,
280 И пламенникъ ему изъ рукъ своихъ вручаетъ.
Со скрежетомъ сказавъ: Гряди, гряди въ Казань,
И тамо сѣй вражду, мятежъ, измѣну, брань!…
Ко поднебесности восточной уклонился,
И пламенной змѣей Раздоръ въ Казань пустился;
285 Любовью видитъ онъ Сумбекинъ полный взоръ;
Но въ грудь ея взглянувъ, прочелъ на ней притворъ,
Примѣтилъ скрытую у ней на сердцѣ рану,
Къ Алею хладъ одинъ, но всю любовь къ Осману,
Тогда объемля градъ геенскихъ мракомъ крилъ,
290 Съ Сумбекой на вражду Османа примирилъ.
Любовной страстiю Царица ослѣпленна,
Не зрѣла бездны той, въ котору углубленна;
И терна межъ цвѣтовъ не чувствуя она,
Склонила злобнаго къ совѣту Сагруна;
295 Признанiемъ болѣзнь сердечну облегчила;
Нещастная! она злодѣю мечь вручила;
Открылась во всей мучительной любви,
Возобновленный жаръ казала во крови,
Но миръ уставленный, прiятный миръ съ Османомъ,
300 Еще прикрасила лукавствомъ и обманомъ;
Повѣдала она предвозвѣщанья тѣ,
Которы ей изрекъ супругъ ея въ мечтѣ,
Что грома страшнаго не будетъ слышно брани,
Доколѣ Царь Алей не выдетъ изъ Казани.
305 Коль мнѣ изгнать его, возкрикнула она,
Мгновенно закипитъ кровавая война;
Когда съ нимъ купно жить, и здѣсь Царя оставить,
Спокойства сладкаго не можно мнѣ возставить;
Что дѣлать, и къ чему нещастной прибѣжать?
310 Того люблю, того не смѣю раздражать.
Сагрунъ, который ихъ какъ тартаръ ненавидѣлъ,
Вяимая рѣчи тѣ, вблизи надежду видѣлъ;
Надежду лестную, котора наконецъ
Казанской для него вдали плела вѣнецъ;
315 Густыми мраками лукавства онъ увился,
Недоумѣющимъ, задумчивымъ явился;
Не показующiй измѣны никакой,
Нахмуренно чело дрожащей теръ рукой;
По томъ какъ будто бы тревожась и робѣя,
320 Вѣщалъ: усилила Царица ты Алея;
Мы бременемъ его руки угнетены;
Кѣмъ сѣти для него быть могутъ сплетены?
Я только то скажу, что жалость я имѣю;
Но далѣе вѣщать не долженъ и не смѣю.
325 Вѣщай, и не страшись, Сумбека вопiетъ;
Ахъ! естьли грѣхъ любить, такъ цѣлый грѣшенъ свѣтъ.
Увы, нещастная! но я вѣнца лишуся,
Когда отсель изгнать Алея соглашуся;
Слова пророчески могуль пренебрегать?
330 Могу ли завсегда Османа убѣгать?
Сумбека мучилась, Сумбека тосковала,
И руки у раба рыдая цѣловала.
Къ толикимъ низостямъ приводитъ нѣжна страсть!
Влекущiй по цвѣтамъ Сумбеку въ стыдъ, въ напасть,
335 Сагрунъ вздыхая рекъ: Нещастная! тобою,
Твоей любовiю, и лютою судьбою,
Разтрогалась душа; подамъ тебѣ совѣтъ;
Но можетъ быть его почтетъ жестокимъ свѣтъ;
Однако гдѣ волна ладью къ скаламъ бросаетъ,
340 Тамъ каждый плаватель себя отъ волнъ спасаетъ.
Ты вѣдаешь, что два, столѣтiя назадъ,
На мертвомъ черепѣ воздвигнутъ здѣшнiй градъ,
Но вмѣсто должныя главы Махометанской,
Обманомъ въ землю скрытъ невольникъ Христiянской;
345 И здѣсь погребена Россiйская глава,
А тѣмъ пророчески нарушены слова,
Которыхъ никогда Сагрунъ не позабудетъ:
Чья будетъ здѣсь глава, того и царство будетъ!
И такъ прейдетъ во власть Россiянъ городъ сей,
350 Коль мы не отвратимъ погибели своей;
Когда пророчества народу не припомнимъ,
И ясныхъ словъ такихъ мы свято не исполнимъ.
Въ вѣщанiяхъ всегда безплотный справедливъ:
Алей во градѣ семъ не долженъ быти живъ.
355 Не мысли, чтобы сей совѣтъ внушала злоба,
Но чаю, твой супругъ не съ тѣмъ возсталъ изъ гроба,
Чтобъ главный нашего отечества злодѣй,
Супругу получилъ и тронъ его, Алей;
Не можно склонну быть ему на мысль такую;
360 Я инако слова пророчески толкую,
И тако думаю, что втайнѣ думалъ онъ,
Для точной пагубы Алея звать на тронъ,
Алей уйдетъ отсель, я то вѣщаю смѣло;
Но не уйдетъ его изъ стѣнъ Казанскихъ тѣло;
365 Махометаниномъ развратникъ сей рожденъ,
И долженъ быть на немъ сей городъ утвержденъ,
Невольничью главу его главой замѣнимъ,
Себя чрезъ то спасемъ, во благо зло премѣнимъ,
Его погибелью Казанцовъ оживимъ,
370 Супругу твоему вниманiе явимъ;
Но, впрочемъ, на моихъ словахъ не утверждайся,
Страдай, крушись, терпи, и браней дожидайся!
Сiе вѣщалъ Сагрунъ, имѣвый тусклый взглядъ;
Свирѣпство отрыгалъ его устами адъ;
375 Коварства у него, что въ сердцѣ обитали,
Невидимую сѣть Сумбекѣ соплетали;
Хотя ослѣплена, хотя была страстна,
Но заразилася свирѣпствомъ и она,
И грознымъ кажду рѣчь сопровождая взоромъ,
380 Ко злобѣ двигнута содѣлалась Раздоромъ;
Онъ крылья разпростеръ, къ темницѣ полетѣлъ,
Нашедъ Османа тамъ, его въ чертогъ привелъ,
И тамъ разсудки ихъ лишивъ съ Сумбекой свѣта,
Составилъ точный видъ геенскаго совѣта:
385 Тамъ Злоба извлекла окровавленный мечь,
Она клялась народъ къ предательству возжечь;
Простительнымъ сей грѣхъ имъ зло изобразило,
И жало имъ свое, какъ мечь, въ сердца вонзило;
Заставила Вражда убiйство имъ любить,
390 Тогда условились Алея погубить.
Сагрунъ съ веселiемъ безумной волѣ внемлетъ,
Народъ возволновать на свой отвѣтъ прiемлетъ;
Но чая умыслъ свой съ успѣхомъ предначать,
Довѣренности въ знакъ взялъ Царскую печать.
395 Вѣщай Сумбекинъ гнѣвъ печальнымъ звономъ лира:
Въ любови здѣлавшись вторая Деянира,
Притворно пламенна, притворно ставъ нѣжна,
Прислала съ ризою раба къ Царю она;
Но твердую щитомъ имѣя добродѣтель,
400 Отъ смерти близкiя избавился владѣтель;
Въ сiи часы Османъ къ нему съ мечемъ влетѣлъ,
И смерти пагубной предать его хотѣлъ;
И въ самы тѣ часы раздоръ въ народѣ сѣя,
Сагрунъ изображалъ измѣнникомъ Алея;
405 Отъ Царскаго двора отгнать сумнѣнье прочь,
Для возмущенiя глубоку избралъ ночь.
Внутри Казанскихъ стѣнъ надъ тинистымъ Булакомъ,
Висящiй холмъ сѣдый есть многихъ лѣтъ признакомъ;
Тамъ дубы гордые размѣтисто росли,
410 Они верхи свои до облакъ вознесли,
И вѣтви по струямъ далеко простирали,
Отрубленну главу подъ корнями скрывали;
На сей-то дикiй холмъ, ко брегу мутныхъ водъ,
Въ полночный часъ прiйти Сагрунъ склонилъ народъ.
415 Всегда бываетъ чернь къ премѣнамъ ненасытна,
И легкомысленна она, и любопытна.
Едва свѣтило дня спустилося въ моря,
Погасла въ небесахъ вечерняя заря,
И звѣзды отъ страны полночной возблистали;
420 Казанцы подъ стѣной сбираться въ груду стали.
Немолкный шумъ древесъ, блистающа луна,
И царствующа вкругъ глухая тишина,
Непостижимый страхъ въ сердцахъ производили;
Казалось, тѣни вкругъ невидимо ходили;
425 Вдругъ нѣкiй бурный вѣтръ по рощѣ зашу