Жанна Матинион отличилась крепкой фантазией и дала зрелище несравненно более высокой марки, чем все балетное кривлянье, что видели мы в Тифлисе на той же или на других эстрадах.
Принцип поступательного движения – жест с размаху, бег с разгону (сила инерции) использованы очень полно.
Умение приспособить внешние силы и обстоятельства дает европейский характер постановкам г. Матинион.
Но при чем тут бисерный Шопен, хотя и в малой дозе, но все же просыпанный на эстраде. Почему не заменить этого неврастеника барабаном?!
Повторение одних и тех же фигур в танце – вещь совершенно недопустимая: движение должно развиваться, а не выпадать обратно, как булка у человека, внезапно скончавшегося за обедом. Refrain и в поэзии и в музыке окончательно испорчен модернистами, так к употреблению пока не годится.
В сотрудничестве с г-ой Матинион последние месяцы работал г-н Гюрджиев, по свидетельству композитора Гартмана7 – знаток восточного танца.
Как нельзя более кстати приходится Гюрджиев к школе Далькроза.
Если европейский навык состоит в том, чтобы приспособляться к внешнему, закруглять движение на парусах инерции, – Гюрджиев дает вместо разгона – толчок воли – резкое прямое движение.
Метод Гюрджиева обогащает Далькроза ровно вдвое.
Прекрасно срепетированы массовые движения учениц, одновременно вскидывавших то руку, то ногу, идеальная бессодержательность этих движений и прямизна произвела на публику впечатление ошеломляющего отдыха… после малокровных «босоножек»…
Один, два танца, впрочем, Гюрджиев мог бы уступить Тамаре Грузинской: имитацию бабочек и еще что-то воинственное!..
Нам совершенно неважно знать, что Гюрджиев изучал священные танцы Востока! Это его дело!
Надо просто ходить на голове и по воздуху! Остальное приложится.
Рекорд нежности*
Ранние годы поэта2, его детство никого не касаются. Известно только, что тогда был необычайно красив. В отрочестве он окончил Тифлисскую гимназию, в юности Петербургский университет по юридическому факультету, а молодые годы провел между Кавказом, Петербургом, Москвой и Парижем, где выступал публично с лекциями, чтением чужих стихов и просто так.
Общие знакомые передают анекдоты о «Школе Поцелуев» открытой будто-бы Ильей где-то на севере, говорят о блестящей речи, произнесенной им в Кисловодске, кутежах, о распутстве, дерзости и о веселом нраве добродушного, эгоистичного, сухого, сентиментального, сдержанного, запальчивого и преступного молодого человека.
Вызывая в людях не только уважение, презрение, злость, но и участие, Илья много слышал полезных наставлений от родственников и друзей, которые всегда чувствовали, что юноша пойдет далеко.
Молодой человек слышал всех и все наставления исполнял, уделяя каждому неделю, месяц или год. Но в то же время, без всякого признания, – по собственной доброй воле – Илья стал поэтом. Это случилось давно, и обнаружилось в прошлом году, когда в Тифлисе выскочила оранжевая блоха3 – первая книга поэта, – «янко круль албанскай».
Кинематографический снимок всех звуков, которые слышали и хотел бы слышать Илья в течение 20 с лишним лет!
Увертюра к дальнейшим драмам поэта что теперь вышли и печатаются.
Все людские пороки растянуты в «янке» до предела:
Стяжательство янко ловит нелюбимую блоху и пишет на ней «собственность янки»
Нищество
и отсутствие
пола – «янко ано в брюках с чюжова пличя абута новым времиним»
Трусость – «папася мамася», «анаванёй двуной»,
глупость
и гордыня – «ае бие бие бао биу баэ».
Сюжет простой: проходимец янко набрел на каких-то разбойников, которые в это время ссорились. Как человек совершенно посторонний и безличный, – янко приневолен быть королем. Он боится. Его приклеивают к трону синдетиконом, янко пробует оторваться, ему помогает в этом какой то немец ыренталь: оба кричать «вада», но воды нет и янко падает под ножем разбойников, испукая, «фью». Вот и все. Это сюжет для вертепа, или театра марионеток.
Можно видеть тут 19 век России.