Режиссер, который 10 лет т. назад был на формальных баррикадах живописи, поэзии, музыки, – сегодня призван быть вождем и драматурга, и актера! Потому что революция в искусстве 1913 года теперь повторяется, идет борьба между театрами: это значит, что новое искусство из состояния подпольной лабораторной борьбы перешло в надпольную, театральную, массовую форму. Драматург делается из поэта, пришедшего в театр!
Это не значит, что футурист Василий Каменский, пришедший в б. Александринку, призван разрешить что-либо… Каменский талантлив, он может написать плохую пьесу и ею сделать культурное дело: раскрыть невежество людей, призванных блюсти «устои и заветы». Каменский прав, полагая, что дуэль Пушкина и Дантеса4 должна окончиться катастрофой акдрамских руководителей. Но еще более прав Эрдман, который пишет свой Мандат5 по указаниям Мейерхольда. Культура современного театра, зачавшись от футуризма, не футуристична!
Наше будущее – в настоящем. Оно пришло! Мы – натуристы!
В отличие от натурализма – натуризм знает, как превратить абстрактную формулу в живой предмет и как можно самую неряшливую бытовую вещь сделать предметом чистой формы, как надо агитировать, как надо бороться против мертвой аполитичности.
Когда программа натуризма будет выполнена – режиссер, командующий современным театром, уйдет…
Останутся драматурги, в своих авторских ремарках сохраняющие «заветы» ушедшего революционера… Останутся актеры, по традиции обучающие молодежь былым «находкам», приведенным в систему «школы»…
Останутся слава и деньги, их поделят между собой актеры и драматурги…
О критике вообще*
Работа нашего театра не может быть исчерпана однократным отзывом о премьере, потому что у нас сразу строится: и театр, и пьеса, и актерский коллектив, причем не все части спектакля поспевают к премьере. Критик, попадающий на премьеру, оказывается на генеральной репетиции, когда впервые собираются элементы спектакля, плюс отношение зрителя. Будучи театром лабораторного типа, т. е. театром, который должен вместить много работы и мало зрителей, мы оставляем за собой право совершенствовать свою продукцию постоянно в ходе спектакля, изменяя, что нужно, не останавливаясь ни перед какими переделками. Так, недавний диспут о Фокстроте1 развернул картину, не нашедшую отражения в прессе, – о том, как работал театр над финалом спектакля, какое участие в этой работе принимала публика и насколько не зря это было предпринято…
«Ленинградская Правда»2 отметила в качестве одного из многих вопросов, поднятых на диспуте, – злокачественность нашей критики. В целом это очень большой вопрос. Я хотел бы остановиться на частности, а именно: актер, играющий в спектакле ответственную роль, требует от критика, глазевшего на него в течение двух часов, – быть корректным… Историческая справка: в «18 годах» кто-то сказал, что фамилия автора, актера и проч, есть индивидуализм, недопустимый в коммунистическом обществе. Тогдашние рецензенты (персонально те же, что и теперь), испугавшись, начали писать – вообще о спектакле, «о целевой установке» и проч., избегая фамилий! Потом кто-то заметил, что можно выделять некоторых… «героев труда»… Рецензенты начали выделять и постепенно перешли к теперешнему потрепыванию по плечу! Если в старое время рецензент замалчивал имя ответственного работника сцены – это означало высшее оскорбление! Теперь – это обычное дело! Актер превратился в пешку, а критик, не имея, что сказать, высокомерно молчит, сам подчас не понимая, что это бестактно. Критик-профессионал не должен (скрываясь под маской рабкора) притворяться невинной девушкой, которая, переменив увлечение, не замечает актера. Избыток отвлеченности в оценках создает низкую температуру в теле современного театра, а это очень большое препятствие в оживлении нашей работы. Театр Дома Печати хотел бы на своем пути не встречать… дохлую критику! Тем более, что сотрудничество с нами в процессе работы – открытая дверь для всех желающих. Правда, что «трепачей» мы узнаем сразу, и тут двери закрываются почти что сами собой.
Кстати сказать, драматург Лавренев по поводу моей дискуссионной статьи – Режиссер, актер, драматург – выразился очень нехорошо: «Драматург есть литература», – сказал он и на этом (неверном) основании позволил себе ругаться3 Основание не верно хотя бы по одному тому, что Лавренев-литератор и Лавренев-драматург – огромная разница именно в отношении культуры… А это как раз и есть моя мысль, против которой вы, тов. Лавренев, ополчились. Остановитесь, потому что наши с вами родственные отношения (от моей теплушки из Джон Рида у вас в Большом Драматическом родилось целых три)4 – совсем не основание для фамильярности в деловой статье. Я знаю, что «Мейерхольда и Эйзенштейна» вы любите больше, чем-меня. Но не надо говорить об этом, потому что я могу обидеться, а там пойдет совсем не то, что вы сами предлагаете: «дружно работать вместе»! Театр Дома Печати нуждается в литературных силах. Есть целый ряд тем, которые некому поручить. Сотрудничество режиссера и литератора, к сожалению, делается невозможным из-за пустяка: литератор, взявшись за пьесу, желает называться драматургом!.. Ради чего? Деньги? Авторский гонорар, при наличии МОЦПИК'а5 – обеспечен. Слава? Разве на афишах пишется: пьеса – драматурга?!.. Пишут только фамилию. Публика читает и не думает даже, что этот писатель драматург! А тем не менее хотят ребята называться драматургами! Почему? Да просто потому, что «слизывать» чужие театральные замыслы гораздо легче, чем делать хороший театральный текст, компоновать тему, ходить на репетиции, учиться у театра, как делал Гоголь Говорят, что Шторм6 Белоцерковского есть поворот от халтурной драматургии (Учитель Бубус7) к хорошему театральному тексту. Полное отсутствие в Шторме драматургической оформленности – прекрасное доказательство тому, что литератор, а не драматург, нужен театру. Мандат8 Эрдмана очень хорош своей фразеологией, а вот здесь наличие драматургической законченности довело пьесу до пределов Малого Академического9, где она испустила дух в объятиях Островского. Разве не так?! Драматургическая форма есть просто-напросто старый, не живой театр! Или – «общее место» в теории композиции, имеющее одинаковое отношение ко всем видам искусства и бесполезное за пределами начальной школы. Пьеса Василия Андреева Фокстрот была осуждена всеми со стороны драматургической, а публика смотрит ее с таким интересом, что становится обидно за драматургию! Дело в тексте. И в том, что с этим текстом делает театр. Композиция современной темы, если подходить к этому вопросу серьезно, не такая вещь, которую от театра вправе требовать каждый рецензент-мальчик или рецензент-тупица.