В Наталье Карповой нет чтеца, нет предохранения от внезапных врываний действительности.
А это и есть та самая – «чуть», которая действительно решает вопрос о революционности.
Антихудожественный театр. В порядке обсуждения*
Чем хвалимся в театре – Любовь Яровая1 , Разлом2 , Человек с портфелем3 , Рельсы гудят4.
В кино – Броненосец Потемкин5 , Конец С.-Петербурга6 , Мать7.
От этого сравнения сразу ясно: в театре – иконописные сестры милосердия, морские капитаны, профессора в полусемейном единении с так называемым «народом»: это третьесортная демократия.
Киршоновские Рельсы8 – лучше, но и здесь мысль театра ползает «по общим местам», не вызывая ни с чьей стороны протеста; поэтому и тут «восторг аудитории» – безобидный внеклассовый восторг.
Театр отстает и в тематическом и в формальном отношении.
Что может наш театр противопоставить лабораторному груду Эйзенштейна, Александрова9, Пудовкина, если Театр революции10 так похож на Малый академический11, а Мейерхольд – на Мережковского12 и Тургенева?
Что можно ожидать от Трама13 или Пролеткульта14, которые, продолжая питаться Мейерхольдом 20-го года, неизбежно, за отсутствием новых прогрессивных факторов, склоняются к провинциальной эклектике Театра МГСПС15?
Недаром такая безнадежность звучит в полуопубликованном письме Мейерхольда к Главискусству о «репертуарном кризисе», который теперь превращается на страницах «Комсомольской правды» в «кризис Главискусства»16.
Жизнь советского театра целиком увязает в «художественности».
Когда-то этот лозунг означал «культурную революцию», предпринятую в России просвещенным купечеством.
Сколько было тогда насмешек по поводу театра, объявившего себя «художественным».
Дворянские вкусы императорского театра были оскорблены этим названием.
С тех пор «система Станиславского», победившая всех, образовала династию МХАТов от 1-го до 4-го.
Россия в быстром темпе и в сокращенном варианте проходила общеевропейские пути развития от «эпохи возрождения» до трестов.
МХАТ 1-й17 – Лопахин из Вишневого сада18, окруженный «попутчиками» из дворян, – продавал старое «добро» и на вырученные деньги строил в России новую капиталистическую культуру.
Плакал Вишневый сад под топором и плакал сам Лопахин, любя им самим порубаемую красоту дворянского «наследия».
Это была эпоха – двух слез.
В виде пенснэ эти слезы до сих пор живут как символ интеллигенции.
Потеряв хозяина, пенснэ прыгнуло на корабельный канат Броненосца Потемкина, и оттуда «нет возврата».
МХАТ 2-й19 – прямолинейно двигаясь, невольно вступил в мир символизма и мистики, так как дальше МХАТа 1-го по инерции вообще идти было некуда.
МХАТ 3-й20 – попробовал нечто вроде переоценки всех мхатовских ценностей (Вахтангов), но он… умер.
Наследники остались в пределах династии.
МХАТ 4-й…21 о нем история умалчивает.
Исчезли императорские театры.
Они стали государственными и академическими.
Двусторонняя обработка этих театров продолжалась несколько лет подряд.
С одной стороны – Мейерхольд, с другой – «система Станиславского»
По равнодействующей от этих двух сил образовался сегодняшний советский театр – то, что существует под именем «реалистического конструктивизма».
Этим «революционно-консервативным» способом делаются все спектакли, предназначенные для массового потребления в столицах и в провинции.
Способ неплохой, стандартный.
«Нехудожественный» период в развитии театра.
Нетворческий, упадочный период.
«Художественность» примиряет всех-, ее уважают и любят.
Но мы знаем, что всеобщее внеклассовое примирение возможно только на том, чего не существует (например – «бог»).
Товарищи, возражающие против «анти», не хотят понять, что под прикрытием «художественности» – живет чужая политическая программа:
1) Лишить актера тематической нагрузки: – «художественность» избегает «понятий» и стремится к «образам».