Искусство само по себе в условиях нашего строительства явление бесформенное до тех пор, пока оно не будет включено в процесс и не заменит функцию эстетическую функцией утилитарной.
Тогда будет «срифмовано» искусство двух эпох.
Форма советского искусства возникает сразу же как промежуточный момент при смене функций.
Формалисты-социологи (Шкловский1, Брик2, Тынянов3) проделывают работу документального обнаружения недостающих элементов Ф1Ф2Ф3. Имея один или два элемента – находят целое.
Только таким путем марксистское культуроведение может овладеть «наследством».
В Войне и мире Льва Толстого Шкловский4, например, по Ф1Ф2Ф3, то есть по традиционной форме семейного романа и современной эстетической его функции, нашел Ф; – патриотическую помещичью агитку как первоначальную функцию Войны и мира.
Оценка современных «стилей» теряет тот вес, который она недавно для нас имела.
На театральном фронте РСФСР в лазарете двое: Ланской5 и Таиров6. Оба контужены: один с правой стороны, другой – с левой.
Один специализировался на «формальных экспериментах» и не знает, что ему делать с тематикой.
Другой собаку съел на революционной) тематике и не приспособлен для «формальных достижений».
Теа[тральная] критика подгоняет этих двух корифеев, как волов, чтобы шли прямо, упорно и медленно.
Таиров знает Ф1 – что ходить надо по потолку, сидеть на стене, а штаны шить надо для одной ноги.
Ланской знает Ф2 – что знать не надо ничего и даже вредно. Абстрактного театра (Ф3) у нас нет: это неудачный академический. По формуле получается так:
Ф1 – это правый уклон (правое эстетство).
Ф3 – левый уклон (левое эстетство).
Ф2 – академический (просто эстетство).
Остальное – нюансы.
То, что нам нужно, – это политический театр, театр факта, который строил бы, а не надстраивал.
«Надстройка» по самой сути дела никак не может быть «идеологически выдержанной».
Ведь она надстройка: в ней всегда есть что-то лишнее.
Например: муть, пыль, мусор – «поэзия» строительства. А мы хотели бы работать без этой «поэзии».
Строить набело.
За это ведем борьбу.
Индустриальная бытовщина*
За обедом в Сталинском1 «Нарпите»2 разговорился с соседом.
Забойщик шахты № 30 – Серегин – 25 лет.
Мне надо было проверить некоторые свои мысли о том, насколько для рабочей аудитории могут быть интересными и нужными так называемые «Исторические представления» – в частности, Черная Рада П. Кулиша3 и Ревизор Гоголя.
Мысли отдельного рабочего могут и не быть тождественны мыслям пролетариата, но все-таки поговорить, послушать – полезно.
«В театр я прежде ходил совсем редко, – сказал мне Серегин, – и смотрел пьесы не вдумываясь – больше, чтоб похохотать, посочувствовать; знаете, какое вообще отношение рабочих к театру; раньше, говорят, на церковь деньги собирали, а теперь собирают на театр. Примерно так и я относился к театру. Но потом пришлось заинтересоваться. Некоторые товарищи высмеяли: „Дикарь, – говорят, – почему не ходишь в театр?“ И я стал ходить. Решил, что надо заинтересоваться. Прочел кое-что из истории театра, критику… Читал про Ревизор Гоголя, статью о том, что Гоголя черт испортил… Не помню, кто автор статьи…
Я думаю, что у вас не хватило бы билетов, если б вы здесь поставили Ревизора. Рабочие очень интересуются видеть, какая жизнь была раньше… Рабочему смотреть на современное – нудно!»
Я давно знаю, что рабочий зритель – с самыми большими требованиям. Он неподкупный аналитик. Товарищ Серегин очень остро высказался о современном репертуаре, и если бы на моем месте был не член «Новой Генерации»4, то он либо был бы очень поражен нашей современностью, либо посмеялся бы: вот, мол, доагитировались до того, что рабочие стали мечтать о «красивом прошлом» и скучают от современности. И начался бы спор вокруг да около культурных задач пролетариата. Этот спор никому не нужен. Крестьянин верит театру на слово, верит для собственного удовлетворения, как в бога.
Интеллигент и любит театр и ненавидит, как самого себя. Нэпман ценит в театре черную биржу культуры.
А рабочий?!
В «живом», «конкретном» рабочем борются все эти элементы. Отсюда и возникает постоянный казус с рабочей аудиторией: смеются, удивляются, хлопают, а на диспуте, когда начинаются «высказывания», говорят: «Вообще – буза».