Всех просветленных
и всех живых.
10
В этот вечер, что тянется, черный,
Как орнаменты траурной урны,
Демиургу о ночи злотворной
Говорила угрюмая Карна:
Дева горя, что крылья простерла
С Колымы до дунайского гирла,
От Фу-Чжанга – китайского перла –
До снегов Беломорского Горла.
– Видишь – мир, точно рампа театра:
Он притих – ни дыханья, ни ветра;
Рим, Москва, Рейкиявик и Маттра –
Все трепещут грядущего утра!
Беспредельны его гекатомбы,
Фиолетовы голые румбы,
От полярных торосов до римбы
Опаленные заревом бомбы.
– Я не знаю, какое деянье
Роком Мне суждено
Воздаяньем за час нисхожденья
К древней Дингре на дно,
И за то, что наш сын, уицраор,
Искривил путь миров:
На любую расплату и траур
Я готов.
– Горе!.. Хищным, как адские рыфры,
Будет день, именуемый "завтра";
Его жертв необъятная цифра
Всех поглотит – от финна до кафра!
Только смутно, сквозь хлопья отребий
Жизни нынешней, тесной и рабьей,
Сквозь обломки великих надгробий,
Различаю далекий Твой жребий.
Слышу: вот, исполняются меры,
Вижу: рушатся в пепел химеры,
И расходится маревом хмара
Вкруг Твоей голубой ~Розы Мира~.
Как хорал – лепестки ее сферы –
Мифы, правды, содружества, веры,
Сердце ж Розы – пресветлое чудо:
Ваше с Навною дивное чадо.
– Ныне верю, что толщу тумана
Взор твой смог превозмочь:
Это близится ~Звента-Свентана~,
Наш завет, наша Дочь!
Воплощаем Ее над народом
В запредельном Кремле:
Небывалое в нем торжество дам
Изнемогшей земле!
– Да: пред Ней преклонились синклиты,
Все затомисы гулом залиты –
Ликованьем эфирных соборов,
Светозвоном всех клиров и хоров!..
Береги же свое первородство –
Лишь Тобою прочтенное средство –
Мир восхитить из злого сиротства
В первопраздник
Всемирного
Братства!
И, сказав, подняла свои крылья,
Отлетела премудрая Карна,
Духовидческим вещим усильем
Вся пронизана, вся лучезарна.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Трехмерный ум по трем координатам,
Как юркий гном, взбирается, скользя:
Лишь широта, лишь глубь и вышина там,
И между прутьев выглянуть нельзя.
Он мысль влачит змеящимся канатом
Вверх за собой – и в том его стезя:
Стезя тугой, испытанной науки,
Шаг тормозящей у любой излуки.
И мы читаем том за томом: столп,
Монбланы книг о том, что было ране!
Про нужды царств, борьбу голодных толп,
О скуке рынков и безбожьи браней;
Счет родословных; благонравный толк
То об одном, то о другом тиране, –
И все душней, отчаяннее всем
От голых фактов и от тощих схем.
Приходит миг – и светоносец-даймон
Вдруг полоснет по серой мгле времен
Своим лучом, – и пусть лишь по окраинам
Луч пробежит, но, грозно озарен,
Предстанет нам с лицом необычайным
Гигант один, гигант другой, – и трон
Таких колоссов и левиафанов,
Что вздрогнет ум, в сплошные "иксы" канув.
Громоздкий факт, что грезился уму
Фундаментом, плитой краеугольной,
Пустым чехлом окажется... К нему
Остынет мысль и в дерзости невольной
Оборотится в воющую тьму,
В кипящий космос многоцветных молний,
К слоям других материй – в рай и в ад
Двух, сорока, двухсот координат.
Метаистория! Вот – слово им,
Слоям, мирам, пучинам инозначным!
В одних найдешь – тех, кто Христом водим,
В других – исчадий, страшных, как палач, нам,
И если ты прочел здесь "серафим"
Иль разобрал весть о Друккарге мрачном –
Сумей в словах учесть глубинный смысл,
Несоразмерный строю букв и числ.
И если я твержу о дивном браке
Пресветлой Навны с Яросветом – жди,
Чтоб дух созрел – прочесть в условном знаке
Блистанье дней, встающих впереди.
Религии – лишь трепет свеч во мраке...
О, сверхрелигия! Мир ждет! Гряди!
И счастлив тот, чей смертный взор нащупал
Издалека твой лучезарный купол.
1955-1958
Владимир – Горячий Ключ
ГЛАВА 10
ГОЛУБАЯ СВЕЧА
I. АЛЕКСАНДРУ БЛОКУ
Никогда, никогда
на земле нас судьба не сводила:
Я играл в города
и смеялся на школьном дворе,
А над ним уж цвела,
белый крест воздевая, могила,
Как два белых крыла
лебедей на осенней заре.
Но остались стихи –
тонкий пепел певучего сердца:
В них-душистые мхи
и дремучих болот колдовство,
Мгла легенд Гаэтана,
скитанья и сны страстотерпца,
Зов морей из тумана
~Арморики~ дальней его.
И остались еще –
хмурый город, каналы и вьюги,
И под снежным плащом
притаившиеся мятежи,
И безумный полет
под луною в двоящемся круге
Сквозь похмелье и лед
к цитаделям его госпожи.
В год духовной грозы,
когда звал меня плещущий Город,
Я за этот призыв
первородство души предавал,
В парках пела пурга,
в пустырях завихрялась падора,
И я сам те снега
в безутешной тоске целовал.
По сырым вечерам
и в туманные ночи апреля
Этот город – как храм
Деве Сумрака был для меня,
Его улицы – рака
реликвий и страстного хмеля,
Волны дивного мрака
с танцующей пеной огня.
Околдован, слепим,
лишь каменья у ног разбирая,
За пожары и дым
сатанинского царства ее
Был отдать я готов
бриллианты небесного рая,
Ожерелье миров
и грядущее всебытие.
С непроглядных окраин
преступленье ползло, и доныне
Нерассказанных тайн
не посмею доверить стиху...
Но уже скорлупа
зашуршала под ветром пустыни,
Зазмеилась тропа
к непрощающемуся греху.
И, как горькая весть
от него – незнакомого брата,
Проходившего здесь
и вкусившего смерть до меня,
Мне звучал его стих
о сожженье души без возврата,
О ночах роковых
и о сладости судного дня.
В этот год я познал
волшебство его музыки зимней,
Ее звучный металл,
черный бархат и нежную синь;
Он все чувства мои
поднимал до хвалебного гимна,
Ядом муз напоив
~эту горькую страсть, как полынь~.
И, входя в полумрак
литургией звучащего храма,
У лазурных лампад
я молился и верил, как он,
Что лучами их – знак
посылает Прекрасная Дама, –
Свой мерцающий взгляд
через дымные ткани времен.
– Бунт иссяк и утих.
Но никто в многошумной России
Не шептал его стих
с большей мукой, усладой, тоской,
Не любил его так
за пророческий сон о Софии
И за двойственный знак,
им прочтенный в пурге городской.
Проносились года.
Через новый всемирный пожар мы
Смену бед и труда
проходили вседневно. А он?
К чьим нагим берегам
откачнул его маятник кармы?
По каким пустырям
непонятных пространств и времен?
Мой водитель! мой брат,
пепелящим огнем опаленный!
Ту же ношу расплат
через смертную несший межу!
Наклонись, облегчи
возжиганье звезды нерожденной
В многовьюжной ночи,
сквозь владычество чье прохожу!
Ты теперь довершил
в мире новом свой замысл певучий,
Кручи бездн и вершин
сотворенной звездой осветя, –