Утаив и цель свою, и лик,
Проникал в них и спешил к венцу
Провиденья недруг и двойник.
Часть вторая. ОТСТУПНИЧЕСТВО
1
Век вздымался. Истовым усердием
Воздвигался властный Домострой,
Увенчав стяжанье милосердием,
А суровство – пышной лепотой.
Вникни, стих мой, в этот грузный труд,
С беспристрастной четкостью впиши,
Как ковал Ковач тугой сосуд
Для народной веющей души.
2
Не размыла плещущая Азия,
Не затмила гордая латынь
Блеск, державность и благообразие
Этих душных варварских святынь.
Чтоб, меж изб, сияли с высоты
Куполов златые пламена,
Как блестят нательные кресты
Сквозь прорехи нищего рядна.
3
Благостройных служб великолепие
К солнцу Троицы поднимало взор,
Так любивший плыть по дикостепию
И по глади дремлющих озер.
У кого ж казацкая душа,
Кто с падорой вольной обручен –
Правь струги по волнам Иртыша!
Шли царю ясак свой да поклон!
4
Оцепляй надежной оторочиной,
Тыном злых острогов обнеси
Тех, кто был великокняжьей вотчиной,
Кто подпал царю всея Руси.
Чтоб не дрогнул богоносный град
Под ветрами чужеверных стран;
Чтоб, распахивая створы врат,
Не ворвался свищущий буран!
5
Век вздымался. Уж десница ханская
Меч былой не вырвет из ножон:
Боевой страдою астраханскою
Всенародный подвиг завершен.
Соль победы – горше всех солей;
Благо мощи – горше злого зла...
И по жилам царства тяжелей
Кровь насыщенная потекла.
6
Уже тесно в праведности, в древности,
В духоте бревенчатых твердынь;
Просит жертв Молох великой ревности,
Лишь себе глаголющий "аминь".
Сталью скреп бряцая вперебой,
Скрежеща от взмахов и рывков,
Тяжко двинулась сама собой
Глыба царства колеёй веков.
7
Кремль притих. Чуть плещется вполголоса
Говор шней, юродов да старух,
Ропот смутный босоты да голости, –
По Руси шатающийся дух.
Все о том, что будто бы Москва
Брошена ветрам на произвол,
Обескровлена, полужива
От боярских козней да крамол.
8
Вероломства их и лжепокорности
Не стерпел кротчайший из царей:
Трон и град он бросил ради горницы
В самом верном из монастырей.
Он, чьей славой свергнута Казань!
Он, чья ласка для Руси – как мед!
Он, о ком народная сказань
До суда Христова не замрет!..
9
Шевелись, Москва тысячерукая,
На боярство ненависть ощерь:
Царь Иван единой был порукою,
Что в геенну сброшен ярый зверь:
Зверь усобиц, что из рода в род
Открывал врата для татарвы,
Злая Велга, смрадом чьим несет
С преисподней сквозь земные рвы!..
10
И смятенье, горшее чем ненависть,
По боярским крадется дворам,
Все шепча, что тайная отмена есть
Плах и дыб – всем татям и ворам.
Ох, и встанут – хуже всех татар!
Уж и хлынут – с нор да с кабаков!
Шевельнут побоище-пожар,
Небывалый от века веков!
11
Вверх и вниз в колдобах переваливая,
Колымаги тронулись вдогон:
Беглеца, покорствуя, умаливать,
Возвращать строптивого на трон.
И вступают, ненависть тая,
Под нахмурье монастырских плит
Думные бояре да князья,
А с князьями – сам митрополит.
12
Но принять послушных не торопится
В золотой моленной Иоанн.
Жарко печь узорчатая топится,
За окном – промозглость да туман,
И покалывающая дрожь
Все до внутренностей леденит,
И не греет, с цветом плахи схож,
Тускло-красный, мягкий аксамит.
13
Скоро месяц – стужей, огневицею
Кто-то мучит исподволь его, –
Неочерченное, смутнолицее,
Необъемлемое существо;
Жжет как жало, рыскает как рысь,
Бьет как билом, вздыбливает сны
И доводит яростную мысль
До конца духовной крутизны.
14
Странно, да, – но это – тот, кто в юности
Как архангел пестовал царя,
Алконостами да гамаюнами
Дни боярских козней озаря;
Кто в деяньях милостыней цвел,
Кто шептал о святости в тиши,
Кто любовь Анастасии ввел,
Как весну, в снега его души.
15
Чуть взглянул тогда он в очи нежные –
Дух взыграл, шепча уму: она! –
Вспомнил небо, храмы белоснежные,
Мир иной, иные времена,
Ее смех в серебряных садах
И того – с трикирием светил –
Кто на жизнь вот здесь, в глухих мирах,
Так сурово их благословил,
16
Плоть и мысль обоживая заживо
В думах, бранях, подвигах, посте,
Сквозь глаза кристальные Адашева
Он порою видел дали те.
Но когда в Казанскую мечеть
Православье ринулось сквозь брешь,
Этот дух, под жесткий лязг мечей
В сердце русских взвыл, как демон: – Режь!
17
Он уму предстал двуликим Янусом.
Он твердил – то "строй!", то – "сокруши!"
Он с неистовствами окаянными
Слить научит свет и честь души.
Он любую пропасть, кручу, дно
Осенит двоящимся крестом...
Нет, не "он" – могучее ~оно~
В том глаголе и в наитьи том!
18
Иль, быть может, ~двух~ взаимоборющих,
Двух, сплетенных скорбною судьбой,
Ни в церквах, ни в пиршественных сборищах
Не сумел понять он над собой?
Оба вместе – властны, как судья,
Неумолчны, как веретено...
И он гасит крошечное "я"
В роковом, в чудовищном "оно".
19
А оно, вращаясь и безумствуя,
Багровеет, пухнет до небес;
Сам Давид не знал бы, многодумствуя,
Кто в сем вихре: ангел или бес?
Только ясно, что его предел –
Грани царства именем МОСКВА,
Что он жаждет богатырских дел,
Расширенья, мощи, торжества!
20
Ну, так что ж? Да будет так! Урманные
На закат, на север, на восток
Ждут леса и дебри басурманные,
Чтоб Господь их Русью обволок.
Уж Литва смиряет буйный стан,
С башен сбиты ляшские гербы,
И отпрянул конь магометан
Перед Русью, вставшей на дыбы.
21
Только здесь, в пределах царства отчего,
Что ни шаг – то лжец и лицедей;
Алчут рушить светлый замысл зодчего
Ради мерзкой самости своей!
Он теперь их бросил. Он сердца
Тьмой свободы насмерть ужаснул.
Пусть народ постигнет до конца:
С кем – Господь, а с кем – Веельзевул!
22
Только б дали воротиться... Плевелы
Истребит вконец он на корню;
Всю крамолу Рюрикова племени
Он предаст застенку и огню.
Он боярство сделает травой,
Что горит без ропота, без слов...
А, пришли с повинной головой?
Он готов. Пусть внидут! – Он готов.
23
И они вступили, – обреченные,
Умоляя, веря, лепеча,
Глядя снизу в очи омраченные
Вседержителя и палача.
Он ли то?.. Как желтые клещи,
Только пальцы ходят ходуном...
Так глядит на путника в ночи
Голый остов выжженных хором.
24
Господи! Чему же попустил еси
Довершиться в царском естестве?
Ранней вестью старческой остылости
Волос пал на острой голове,
И от желтых ястребиных глаз
Вниз легли две черных борозды,
Всему миру зримы напоказ
Сквозь охлопья жухлой бороды.
25
Лишь коричневатое свечение
Излучалось от пустынных черт...
Знать не мог столь жгучего мучения
Ни монах, ни ратники, ни смерд.
Что в нем? кто?.. Прокравшийся к нутру,
Что за недруг дух его томит?..
И невольно к красному ковру
Опустил глаза митрополит.
26
Вижу сам коричневую ауру,
Слышу там, в пластах земных годин,
Что окрепло царство ~уицраора~