И жирел над Русью он один.
Необъемлем мудростью людей,
Для очей плотских необозрим,
Воплощался он, как чародей,
В искажающийся Третий Рим.
27
Так избрал он жертвой и орудием,
Так внедрился в дух и мысль того,
Кто не нашим – вышним правосудием
Послан был в людское естество, –
Браздодержец русских мириад,
Их защитник, вождь и родомысл,
Направляющий подъем и спад
Великороссийских коромысл.
28
О, я знаю: похвалу историка
Не стяжает стих мой никогда.
Бред, мечта, фантастика, риторика –
Кто посмеет им ответить "да"?
Но таков своеобычный рок
Темнокрылых дум о старине,
Странных дум, седых, как пыль дорог,
Но принадлежащих только мне.
29
Пусть другие о столетьях канувших
Повествуют с мерной простотой,
Или песней, трогающей за душу,
Намекнут о жизни прожитой.
Я бы тоже пел о них, когда б
Не был с детства – весь, от глаз до рук –
Странной вести неподкупный раб,
Странной власти неизменный друг.
30
Мое знанье сказке уподоблено
И недоказуемо, как миф;
Что в веках случайно и раздроблено,
Слито здесь в один иероглиф.
Хочешь – верь, а хочешь – навсегда
Эту книгу жгучую отбрось,
Ибо в мир из пламени и льда,
Наклонясь, уводит ее ось.
31
Вот, злодейством лютым обезличена,
Невместима совестью земной,
Непробудной теменью опричнина
Заливает все передо мной.
И спускаюсь, медленно, как дух,
Казнь подглядывающий в аду,
Лестницею, узкою для двух,
В Александровскую слободу.
32
Не пугайся. Да и чем на свете я
Ужаснул бы тех, кому насквозь
Через мрак двадцатого столетия
Наяву влачиться довелось?
И задача книги разве та,
Чтоб кровавой памятью земли
Вновь и вновь смущалась чистота
Наших внуков в радостной дали?
33
Но он сам, ночами в голой келии
Не встававший до утра с колен,
Чтобы утром снидить в подземелие,
Где сам воздух проклят и растлен –
Он тревожил с детства мой досуг,
Ибо тайна, замкнутая в нем, –
Ключ от наших всероссийских мук,
Наших пыток стужей и огнем.
34
Вот он сходит, согнут в три погибели,
Но всевидящий, как сатана,
Уже зная: на углях, на дыбе ли,
На крюке ли жертва подана?
Ноздри вздрагивают. Влажный рот
Приоткрыт в томительной тоске,
И мельчайшей изморосью – пот
На устало вдавленном виске.
35
Скажешь – век? эпоха? нравы времени?
Но за десять медленных веков
Самой плотной, самой русской темени
Иоанн – единственный таков.
Ни борьба за прочность царских прав,
Ни державной думы торжество
Не поставят рокового "прав!"
На немых синодиках его.
36
Не падёт на людобийства лютые
Дальний отсвет мощного ума:
Из-под глыбы, сдвинутой Малютою,
Только тьма клубится, только тьма.
Только тьма – а в ней растущий гул,
Присвист, посвист и победный клик,
Будто пленник сбросил и швырнул
Груз запретов, вер, цепей, вериг.
37
Сам мучитель, знаком уицраора
Отраженный в шифре этих строк,
Не облек бы столь всеобщим трауром
Русский север, запад и восток.
Что ему? Верховнейшая цель
Его жажды и могучих дел –
Расширять державу-цитадель
За черту, за грани, за предел.
38
Но всё мало капищ и осанн ему,
Слишком мелки алые ручьи,
И алканью крови неустанному
Учит он ~вместилища~ свои.
То алканье – ключ от тайников,
Непроглядных, как подземный грот;
Это – хищный, неотступный зов
В каждом "я" таящихся пустот.
39
Нет, не даром вера дедов жаркая
Облекла в виденье опыт свой:
Как несутся, порская и каркая,
Кони-вороны по-над Москвой,
Точно Всадница, бледней чем смерть,
В маске черной, кажет вниз, на храм,
И бичом, крутящимся как смерч,
По Успенским хлещет куполам.
40
Сон ли? быль?.. Откуда ты, наездница?
Наважденье? омрак? ведовство?
Ты, чей образ неотступно грезится
Летописцам времени того?..
А внизу, в тиши своих хором,
Став как воск от гложащей тоски,
Множит царь опричным колдовством
Твоих буйных конниц двойники.
41
Оборвется в доме дело всякое,
Слов неспешных не договорят,
Если черной сбруей мерно звякая
Пролетит по улице отряд.
Врассыпную шурхнет детвора,
Затрясется нищий на углу,
И купец за кипами добра,
Словно тать, притихнет на полу.
42
В шуме торжищ, в разнобойном гомоне
Цвет сбегает с каждого лица,
Если цокнут вороные комони
По настилу ближнего крестца.
В кабаках замолкнет тарнаба,
В алтаре расплещется сосуд
И в моленных княжеских – до лба
Крестный знак персты не донесут!
43
Вскочат с лавок, кто хмелел на празднике,
И с одра – кто в лихоманке чах,
Если, молча, слободою, всадники
Мчатся мимо в черных епанчах.
Прыть былую вспомнят старики,
Хром – костыль отбросит на бегу,
И у баб над росстанью реки
Перехватит дух на берегу.
44
В землях русских след нездешний выбили
Не подковы ль конницы твоей,
Велга! Велга! призрак! дева Гибели!
Угасительница всех огней!
Разрушительница очагов!
Мгла промозглая трясин и луж!
Сыр-туман ямыг и бочагов
И анафематствованных душ!..
45
Раздираем аспидами ярости,
Только кровью боль свою целя,
Приближается к пустынной старости
Черновластник смолкшего Кремля.
Вей метелью, мутно-белый день,
Ширь безлюдных гульбищ пороши,
Мчи в сугробья дальних деревень
Мерный звон за упокой души:
46
О повешенных и колесованных;
О живьем закопанных в земле;
О клещами рваных; замурованных;
О кипевших в огненной смоле.
За ребят безотчих и за вдов;
За дома, где нынче пустыри;
За без счета брошенных с мостов
В скорбном Новгороде и Твери.
47
Об отравленных и обезглавленных!
О затравленных на льду зверьем!
По острогам и скитам удавленных,
Муки чьи в акафистах поем;
И по ком сорокоустов нет –
Отстрадавшихся по всей Руси, –
Боже милостивый! Боже-Свет!
Имена их только Ты веси.
48
Но помины – разве заглушат они
Темный шорох шепчущихся толп?
Сваи царства пышного расшатаны
И подточен благолепный столп.
И давно уж над судьбой царя
Догорел нерукотворный свет:
Отблеск пурпура и янтаря
Снял с помазанника Яросвет.
49
А по избам, теремам, по девичьим,
В городки, в поля, в лесную крепь:
– Братья! страшно! Царь убил царевича!
Рвется, рвется Рюрикова цепь!..
Рвется, да. И прямо в очи всем
Взглядывает всенародный Вий,
Недвижим, неумолим и нем –
Непреложный фатум тираний.
50
И уже над вестниками новыми
Уицраор трудится внизу,
Чтоб сумело царство с Годуновыми
Перемочь расплату и грозу.
И, уже никем не охранен,
Предоставлен року своему,
Скоро отрок углическим днем
Слабо вскрикнет в дальнем терему.
51
Друг мой! спутник! Режущими гранями
По стиху всё ниже сходим мы.
Больно быть в мечте и в жизни странником
По кругам национальной тьмы!
Как устал я от подмен и зол
На российской сбивчивой тропе,
От усобиц, казней, тюрьм, крамол,
От безумных выкриков в толпе!
52
Удалиться б в радость песнопения
О просторах, брезжущих вдали,
О приходе праведного гения,
Светоносца, в ночь моей земли!