ни зги.
– Не ковшами – пригоршнями:
– Пой!
– Режь!
– Жги!
Не понять: ночь? день? вечер ли?..
Что за год? век?.. Из ума
Взмахи битв, бурь, бед
вытерли
Все, что Бог...
что не есть
тьма.
Не персты
рук
в рот
вложены,
Не лихой
встал
вверх
свист:
Сам собой
смерк
свет
в хижинах
И с дубов
пал
в грязь
лист.
Звук крепчал,
рос,
выл
в сумерках,
Как буран,
как
злой
рух,
Как ночной
рог,
вопль
умерших,
И пред ним
луч
звезд
тух.
Трепетал
нимб
свеч
в храмах,
По домам
люд
тряс
зноб;
У кладбищ,
рвов,
пней,
в ямах
Мелкой дрожью
дрожал
гроб.
Так встречал свой конец
смертный
Уицраор – сам раб
тьмы;
Так кричал он –
слепой
жертвой
Сил, которых не зрим
мы.
Раздираем на рой
дымов
Сворой детищ своих,
к тлу
Он низвергся, удел
вынув
Тот, что вечно сужден
Злу.
И толпа его чад
свищущих,
Улюлюкая вновь,
вновь,
Устремилась – пожрать
хищное
Сердце отчее, и пить
кровь.
Так обрушились
врозь
плиты,
Возраставшие семь веков;
Захлестнула Речь Посполита
И Москву,
и ее богов.
И слились – пурговой
Яик,
Волга, Волхов – в один
шквал
Вольниц Велги, ватаг,
шаек,
Где сам дьявол
рать волн
гнал.
А над ними, к небосводу,
Из твердынь былого царства,
Дальним блеском тьму России
С туч надмирных пороша,
Светлой мглою воспаряла,
Чашей света возносилась,
Отрываясь от народа,
Ввысь, Соборная Душа.
Струны смутные звучали,
Струи капали святые,
И, не смея досверкать
До земли,
В поднебесьи меркли, тая:
То ли – плач самой печали,
То ль – прощанье Навны с миром
Там, вдали.
Часть четвертая
Хмелея – в дни счастья,
плача – в разлуку
И чувства влагая в размер,
в звон
строф,
Что ведать мы властны про боль,
страсть,
муку
Гигантов – не наших,
смежных
миров?
Превысив безмерно наш жар,
наш холод,
Знакомых нам бурь
размах и разбег,
Их гнев сокрушает
бут царств,
как молот,
Их скорбь необъятна, как шум
ста
рек.
И если бы в камне словесном высечь
Сумел я подобья тех слов,
тех чувств –
Расплавился б разум
тысяч и тысяч
От прикосновенья
к чуду искусств.
Но не с чем сравнить мне жар состраданья,
Тоску за народ,
порыв к высоте,
Что сам демиург
бушующей данью
Принес перед Богом
в годины те.
Взыскуемый храм Вселенского Братства
Едва различался вдали,
в дыму;
Излучины бедствий, подмен, святотатства,
Столетья соблазнов
вели к нему.
– И пал Яросвет, и коленосклоненно
Лобзал кровавую персть
страны,
Себя наказуя
мукой бездонной
За плод своей давней, жгучей вины.
И, чтоб охранить
от развоплощенья
Соборную Душу,
на старый престол
Он нового демона
царство-строенья
Избрал,
благословил
и возвел.
Полночь ударила в тучах. И звук
Смолк, зачиная невиданный круг:
Новые тропы и новую кровь
Дню народившемуся приготовь!
Вот, в средоточьи
церкви Востока,
Строгое сердце горит за страну.
Отче святой! К благодатным истокам
Творчеством,
думой
и верой льну.
Серые своды.
Серая плесень.
В близком грядущем – смерть за народ.
И Яросветом
Посланный Вестник
Над патриархом России встает.
Стража у двери. Стужа. Зима.
Голоду-брату –
сестра-тюрьма.
Солнце не обольет на заре
Келейку в Чудовом монастыре.
Но непреклонный пленник привык
К лютым угрозам польских владык,
И безответно здесь замирал
Месс католических мерный хорал.
Грозные очи.
Скорбь и нужда
Лик сей ваяли года и года.
Тихая речь
тверда, как гранит.
Взор обжигает – и леденит.
Чуждые помыслы в облике том
Вытравлены беспощадным постом,
И полыхание странной зари
Светится в дряхлых чертах изнутри.
В четком ли бденьи вечернем,
В зыби ли тонкого сна,
Пурпуром, синью и чернью
Плещет над ним вышина:
В разум по лестнице узкой
Властно спускаясь во мгле,
Правит Синклит святорусский
Узником в пленном Кремле.
Быстро, в чуть скошенных строках,
Буквы рябят на бегу:
Северу, югу, востоку,
Градам в золе и в снегу,
Селам в отребьях убогих,
Хатам без крыш и без стен –
Клич единящий: – За Бога! –
Подпись одна: Гермоген.
А в поле дикое
Мчатся, гикая,
Мчатся все еще
Волны воль,
Рвань побоищ,
Пустая голь.
Но в ночи зимние
Тихие пазори
Встали по многострадальной земле:
Молятся схимники,
Молятся пастыри
Потом кровавым
за мир во зле:
– О, Матере Пренепорочная!
Заступница землям гонимым!
Ты светишь звездой полуночною,
Хранишь омофором незримым.
Утиши единством неложным
И буйство, и злое горение,
Конец положи непреложный
Конечному
разорению!
И над свечами
Духовных ковчегов
Тихо яснеет сходящий покров –
Кров от печали,
От ярых набегов,
От преисподних вьюг и ветров.
Звон
медный,
Звон
дальний,
Зов
медленный
В мир
дольний,
Всем
алчущим –
Клад
тайный,
Всем
плачущим –
Лад
стройный,
Чуть
брезжущий
В мрак
мира
С бесплотных вершин
дней,
Плывет по полям
сирым
Вдоль пустошей,
нив,
пней.
Наездник уронит поводья
В урочищах, сгибших дотла,
Заслышав сквозь гул половодья
Неспешные
колокола.
Рука поднимается,
Чело обнажается,
Во взоре затепливается
тихая боль,
И встречным молчанием,
И вечным знамением
Себя осеняет пропащая голь.
И скорбно, и тонко, и сладко
Поют перезвоны вдали