этих пространств,
Где аир, лилии, медуницы и маеж
Чудесней всех празднований
всех убранств...
О, я расколдованнее
всех свободных и нищих;
Зачем мне сокровища? И что мне года?
Пускай перекатывается по нагретому днищу
Беспечно расплескивающаяся вода,
МОя подошвы мне и загорелые пальцы,
Блики отбрасывая на ресницы и лоб...
О, трижды блаженнейшая
участь скитальца!
Пленительнейшая
из человеческих троп!
1937-1950
–-------------------
* Andante – Умеренно, медленно; муз. термин (ит.).
–-------------------
29
Моею лодочкою
Река довольна.
Плыви лебедочкою
Быстра, привольна!
Пусть весла брошенные
Тобой не правят;
Лужайки скошенные
Ночлег доставят;
Уж не завидывая
Ничьей свободе,
На дно откидываюсь,
И в небосводе
Тону блаженнейшими
Для глаз и слуха
Наисовершеннейшими
Часами духа.
А копны сложенные –
Всё реже, реже...
Леса нехоженые...
Ни сел, ни мрежей.
Лишь птиц аукающих
Из бора клики...
Да струй баюкающих
Сквозные блики.
1950
30. ПЕРЕД ГЛУХОЮ ДЕРЕВНЕЙ
Вот лесной перерыв:
Скоро церковь и мост...
Вдалеке, из-за круч у реки,
Как упорный призыв
Человеческих гнезд,
– Рам-там-там! – барабанят вальки.
И с бугров, от жилья,
С нагруженным ведром
Сходят бабы к стоячим плотам,
И от груды белья
Серебрится, как гром:
– Рам-там-там! Рам-там-там! Рам-там-там!
Этих стуков канву
За квадратом квадрат
Расшивают шелка-голоса:
Желтый гомон ребят,
Смеха розовый звук,
Песен, синих, как лен, полоса.
У лесничеств каких,
У каких деревень
В этом ласковом русском саду
Для пристанищ людских
В пламенеющий день
С моей лодочки шустрой сойду?
На меже иль в бору
Милый шаг сторожа,
Где найду свой бесценнейший лал?
Приютит ввечеру,
Ум и сердце кружа
Мне дурманами – чей сеновал?..
Пестрый мир не кляни,
Станет сердцу легко,
Будешь мудр полнотой бытия.
Ах, безгневные дни,
Голубое тепло,
Чистых утр золотая струя.
1950
31
Зорькой проснешься – батюшки, где я?
Вся луговина
убелена:
Инеем хрустким,
Запахом вкусным
Прочь из овина
Манит она.
Вскочишь... Который? Ба, уже за шесть!
Утренник знобкий топтать босичком.
Кажется: в травах
Мерзлой отавы
Пятки щекочет
Эльф или гном.
Пятки захлебываются от наслажденья,
Каждое прикосновенье – восторг...
Умники, прочь вы!
В травах и почвах
Утренник новую радость расторг.
И поднимается
жаром и светом
Выше, по телу,
к сердцу, к лицу,
Кто-то, подобный веселым поэтам
И золотистому
бубенцу.
Но не один там: множество! Стаи!
Вьются, хохочут,
входят в меня, –
Это – прелестный
льется, блистает
Рой бестелесный
Осеннего дня.
1955
32
Осень! Свобода!.. Сухого жнивья кругозор,
Осень... Лесов обнажившийся остов...
Тешатся ветры крапивою мокрых погостов
И опаздывают
сроки зорь.
Мерзлой зарей из-под низкого лба деревень
Хмурый огонь промелькнет в притаившихся хатах..
Солнце – Антар леденеет в зловещих закатах
И, бездомный,
отходит день.
Тракторы смолкли. Ни песен, ни звона косы,
Черная, жидкая грязь на бродяжьих дорогах...
Дети играют у теплых домашних порогов,
И, продрогшие,
воют псы.
Родина! Родина! Осень твоя холодна –
Трактом пустынным брести через села без цели
Стынуть под хлопьями ранней октябрьской метели.
Я один,
как и ты одна.
1933
33
Бог ведает, чем совершенны
Блаженные духи снегов,
Но именем странным – ~Нивенна~ –
Их мир я означить готов.
К священной игре они склонны,
И краток, быть может, их век,
Но станет земля благовонна,
Когда опускается снег.
Кругом и светло, и бесшумно
От радостной их кутерьмы,
И все, от индейца до гунна,
Любили их близость, как мы.
Страна их прозрачна, нетленна
И к нам благосклонна, как рай.
Нивенна – то имя! Нивенна!
Запомни, – люби, – разгадай.
1955
34. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Вот, бродяжье мое полугодье
Завершается в снежной мгле.
Не вмещает память угодий,
Мной исхоженных на земле.
Дни, когда так чутко встречала
Кожа почву и всякий след –
Это было только начало,
Как влюбленность в 16 лет.
И, привыкнув к прохладе росной,
Знобким заморозкам и льду,
Я и по снегу шляюсь просто,
И толченым стеклом иду.
Не жених в гостях у невесты,
А хозяин в родном гнезде,
Ставлю ногу в любое место,
Потому что мой дом – везде.
Шутки прочь. Об этом твержу я,
Зная прочно: есть правда чувств,
Осужденных нами ошую,
Исключенных из всех искусств.
Но сквозь них, если строй сознанья
Вхож для радости и певуч,
Лад творящегося мирозданья
Будет литься, как звук и луч.
Много призван вместить ты, много,
Прост как голубь и мудр как змий,
Чтоб ложилась твоя дорога
В чистоте и в любви стихий.
И не косной, глухой завесой
Станет зыблющееся вещество,
Но лучистой, звенящей мессой,
Танцем духов у ног Его.
Этот путь незнаком со злобой,
Ни с бесстрастным мечом суда,
Побродяжь! Изведай! Попробуй!
И тогда ты мне скажешь: да.
1935-1950
Трубчевск – Москва – Владимир
ГЛАВА 19
ПЛАВАНЬЕ К НЕБЕСНОМУ КРЕМЛЮ
Поэма должна была начинаться реальным плаваньем по русским рекам –
мимо пристаней, лугов, лесов, тихих деревень и городов с древними
умолкшими церквами. Потом течение поэмы должно было неуловимо сместиться,
полуразрушенные церкви оживали, начинался колокольный звон несуществующих
на Земле колоколов, переходящий в благовест храмов Небесного Кремля.
ГЛАВА 20
СОЛНЕЧНАЯ СИМФОНИЯ
Заключительная Симфония должна была выводить за национальные пределы
во Всечеловеческое Братство, Всемирную Церковь.
ПРИМЕЧАНИЯ
–--------------------------------------------------------------------
Поэтический ансамбль "Русские боги", как и всё творчество духовидца
и поэта Даниила Андреева (1906-1959) находится в теснейшем единстве с
главным трудом его жизни – "Розой Мира" (в примечаниях – РМ) – книгой,
несущей религиозное и философское знание о трансфизической реальности и о
мировой метаистории, запредельный смысл которой множеством нитей
неразрывно взаимоувязан с видимыми историческими событиями прошлого и
настоящего.
Произведения из поэтического ансамбля ранее были частично включены в
книги Д.Л. Андреева: "Ранью заревою" (Советский писатель. М., 1975: текст
книги грешит многочисленными искажениями и сокращениями, что было вызвано
редактурой того времени); "Русские боги" (Современник. М. 1989).
Поскольку при жизни Д.Л. Андреева его произведения не печатались, первые
их публикации не указываются.
Тексты подготовлены по авторизованной машинописи, хранящейся в архиве
составителя – А.А. Андреевой, и сверены с машинописью, принадлежащей Б.В.
Чукову.
Черновики, написанные во Владимирской тюрьме, хранятся в Русском