На этом кладбище красиво и прохладно,
как в замке вековом… В нем пышно разрослись
и мирт, и олеандр; и грезит в нем отрадно
недвижный кипарис.
В нем есть часовенки с семейными гербами.
Повсюду, вдоль аллей, пестреют цветники.
И с ветром шепчутся под черными крестами
забытые венки.
«О, будь без стыда. Как природа, как боги…»
О, будь без стыда. Как природа, как боги
бесстыдною будь.
Забудь в эту ночь все слова, все тревоги,
всю ложь позабудь.
Есть только любовь. Нет греха и порока.
Есть только любовь.
Люби меня властно, ревниво, жестоко.
Возьми мою кровь.
В горячем плену наших долгих лобзаний —
весь трепетный зной,
всю боль ненасытных, усталых желаний
узнаем с тобой.
Будь нежной рабой, будь безумной царицей
на ложе любви.
Приди в эту ночь вдохновенною жрицей
в объятья мои.
«Любишь ты все, что волною туманною…»
Любишь ты все, что волною туманною,
сумрачным шепотом в сердце вливается,
все, что баюкает грёзою странною
и не сбывается.
Любишь ты все, что боится признания,
все невозможное, недостижимое,
вечно-неясное, необъяснимое,
грусть без названия.
Полно…
«С первого взгляда, с первой же встречи…»
С первого взгляда, с первой же встречи
манят друг друга души родные,
в сумраке слышат речи немые,
тайные речи.
Чарам безмолвий слова не надо,
сердце без слова знает и любит,
пытка желаний медленно губит
с первого взгляда.
Пусть мы не верим тихому чуду,
тщетно пытаясь верить забвенью.
Призрак желанный вещею тенью —
с нами повсюду;
знойное пламя властного яда
мысли сжигает больно и нежно.
Все — невозвратно, все — неизбежно
с первого взгляда.
«Льется мелодия странная…»
Льется мелодия странная,
точно мольба несказанная
вдаль отошедшего дня.
Тени давно пережитого,
призраки мира забытого
веют, чаруя меня.
Что это тихо-зовущее?
Горе ли, горе грядущее
или печаль о былом?
Счастье смеется ли вешнее,
или страданье нездешнее
плачет о счастье земном?
«Я люблю, пока мечтаю…»
Я люблю, пока мечтаю,
я в мечтах любить умею.
Но, любя, я не желаю и не смею.
Я люблю, пока мне снится,
что нездешний сон люблю я.
Но любовь моя боится поцелуя.
Я люблю как люди любят —
всею мукой сладострастья.
Но мои объятья губят грёзу счастья.
Кто мне сердце отуманит,
кто любить меня принудит?
Все что манит, то обманет и не будет.
«Не знаю я, кого напрасно…»
Не знаю я, кого напрасно
в мире я ищу,
о ком так страстно и неясно
в сумраке грущу.
Но знаю, вся она желанна,
вся — как сон любви,
и к ней одной влекутся странно
помыслы мои.
Но знаю, с нею где-то, где-то
в царстве тихой тьмы
словами вечного обета
обручились мы, —
словами, полными глубокой
грусти бытия.
Но этих слов любви далекой
не запомнил я.
«Будь юной, дерзкою царицей…»
Будь юной, дерзкою царицей,
завороженной красотой,
с тяжелой, сонною ресницей
и с властной наготой.
О, будь как ночь греха тревожна.
Мучений, ласки не жалей,
и дай мне все, что дать возможно
на празднике страстей.
Будь львицей хитрой и проворной…
Дитя коварства и огня!
Тебе любовью непокорной
не покорить меня.
Будь ясно-тихой и печальной,
как зори раннею весной,
с душой прозрачной, нежно-дальней,
как сумрак голубой.
Будь робким сказочным созданьем,
стыдливой лилией полей.
Томи мечтательным признаньем
нерадостных очей.
Покорной будь и будь призывной,
живи любя, люби во сне…
Покорности, о призрак дивный,
не надо мне!
«Темно над рекою. Сердито шумит…»
Темно над рекою. Сердито шумит
порывистый ветер. Доносится гром.
Вода помутилась и тучи кругом…
Дитя, успокойся! Гроза пролетит.
Появится солнце, и снова оно,
играя в прозрачной реке, озарит
ее золотистое дно.
Дитя, успокойся! Заглянет потом
и в сердце мое отраженье небес.
И много неведомых людям чудес,
молитв и желаний, затерянных в нем,
разбудят весенние ласки твои.
Дитя, успокойся… И в сердце моем
есть дно золотое любви.
«Мне страшно. Целуя тебя…»
Мне страшно. Целуя тебя,
я цветы ядовитые рву.
Твою непорочность любя,
я преступной мечтою живу.