Выбрать главу
Если б Демокрит еще в живых был, смеялся б, Видя, что целый народ глаза свои втупил На зверя, составленна с рыси и верблюда, Иль на белого слона. Гораздо прилежней 260 На народ бы он смотрел, чем на игру саму, Больше в нем, чем в зрелищи, находя забаву. Повести ж писателя возмнил бы глухому — Рассказывать баснь ослу, и правда, кой силен Голос грохот зрелищей преодолеть наших? 265 Гарганск лес реветь возмнишь, иль море тосканско — С таким шумом смотрятся игры, и искусства, И богатство, с чуждого принесенно края. Оным преискрашенный действитель, как скоро Предстанет на зрелище, народ тотчас руки 270 Сложит, удивляяся. Промолвил ли слово? — Нет еще! Чему ж народ столь сильно дивится? — Шерсти, тарентинскою выкрашенной краской, Котора фиалкову цвету подражает! Но дабы не чаял ты, что я осуждаю 275 С зависти ремесло то, в коем успевают Другие и кое я отправлять не склонен, Ведай, что мне кажется, что и по веревке Ходить стихотворец тот может, кой напрасно Силен в сердце возбудить моем беспокойство, 280 Раздражить, и усмирить, и ложными в мал час Страхами меня, как волхв искусный, наполнить, И то в Афинах меня, то в Фивах поставить. Но если Аполлина достойный дар хочешь Дополнить ты книгами и дать стихотворцам 285 Нову силу восходить на верх Еликона Вечно зеленеюща, Кесарю, потщися Благосклонно облегчить нужду и тех, кои Читателю вверить свой труд предпочитают, Чем гордого зрителя претерпевать нежность. 290 Правда (чтоб и о себе не минуть мне слово), Часто много мы себе, сами стихотворцы, Зла приключаем, когда тебе, утружденну Иль упражненну в делах важных, мы приносим Книги свои; когда мы в досаду приймаем, 295 Если кто из друзей смел осудить один стих, Когда уж прочтенные стихи повторяем Непрошенны, когда мы жалуемся горько, Что наш в сочинениях наших труд не виден И не примечается скрыто в них искусство, 300 Когда льстим себе, что ты, как скоро услышишь, Что знаем стихи писать, тотчас ты собою Должен нас в милость принять свою благосклонно, И нужду нашу прогнать, и писать заставить. Нужно, однако ж, тебе совершенно вызнать 305 Певца добродетели, искушенной в мире И в войне, чтоб не предать ее стихотворцу В руки недостойному. Александр великий, Взлюбив Херила, ему за стихи нестройны И грубые царский дар дал — много Филиппов. 310 Но как чернило пятнит чего ни коснется, Так худой творец дела худыми стихами Помрачает славные. Тот же Александр царь, Кой столь дорого купил так смешную книгу, Указ выдав, запретил, чтоб, кроме Апелла. 315 Никто писать, ни кроме Лисиппа из меди Лицо сильного дерзал вылить Александра. Если бы того царя разум, столько острый В художеств различии, хотел ты заставить О книгах и о дарах судить девяти сестр, 320 Клялся б ты, что в грубых он родился Беотах. Тебя же не остудят суд твой и обильны Дары, коими себе в славу наградил ты Любезных тебе творцов Варья и Марона, Да и подлинно, не столь медные кумиры 325 Изображают лица черты совершенно, Сколько в сочинениях своих стихотворцы Знаменитых людей уж и нрав изъявляют; Ниже бы я предпочел подлые сатиры Сочинять, чем важные описывать действа. 330 И земли пространные, и реки, и царства, Варвар покоренные, и сильные твержи, Горам наложенные, и войны, тобою Совершенны счастливо от восток до запад, И заключенны врата миростража Яна, 335 И римску в твоих руках власть, парфянам страшну. Если б воли равная во мне была сила. Но ни подлые стихи твоему приличны Величию, ниже я дерзаю приняться За дело, кое мои силы превосходит; 340 Знаю же, что глупая прислужлввость скучит Тем самим, коих ласкать чаем, наипаче Когда стихами свою ревность являть ищем. Доле помним и скорей то перенимаем, Чему смеемся, чем то, что мы чтим и хвалим. 345 Я и себе не хочу докучной прислуги: Ни в воску видеть себя вылита дурнее, Ни выхваленным в стихах глупых быть желаю, Чтоб не краснеть мне с такой почести обильной; И с писцом моим в один ящик непокрытый 350 Уклав меня, не снесли в ряд, где продаются Ладан, перец, и духи, и прочие вещи, Кои ввертываются в негодну бумагу.

«В сем письме Гораций с краю до другого насмевается римлянам в суде их о стихотворцах, но притом многими преизрядными о стихотворцах рассуждениями наполнено; не забыты искусные похвалы Августу Кесарю, которого наконец увещавает ободрять стихотворство своим великодушием».