— Покупать меня как вещь — это, по-вашему, уважение? — фыркаю я.
— Согласен, — он даже как будто доволен, что я его подловила. И тут же разводит руками: — Что поделать, иногда приходится пачкать руки. Но мы с вами здесь, разговариваем и пытаемся найти наиболее устраивающий нас обоих вариант. Небольшой грязный фокус, но он того стоил.
— Я. Не. Выйду. За. Вас. Замуж. — Повторяю в третий раз, но теперь четко выделяя слова интонацией. — Ни на каких условиях. Я не вещь. Меня нельзя отдать за долги словно…
— Строго говоря, Анна, вы уже принадлежите мне, — грубо перебивает Шубинский. — Наш разговор — не более, чем моя добрая воля. Я просто хотел дать вам возможность выдвинуть свои условия, на которых мы смогли бы договориться. В противном случае вы все равно станете моей женой, но с некоторыми… неудобствами.
— И что вы будете делать? Посадите меня на цепь? — Я храбрюсь и изображаю смех. — Притащите в ЗАГС со ртом, заклеенным скотчем?
— Мне совсем не обязательно куда-то вас тащит, Анна. Брак в наше время — это настолько незначительная формальность, что нас распишут даже без вашего участия. А способов заставить вас поставить подпись на брачном договоре такое множество, что в конечном итоге я буду решать — выбрать ли более мягкий или сделать так, чтобы ваши прекрасные глаза умоляли меня вложить ручку в ваши удивительные длинные пальцы.
Он даже не шевелится, стоит ровно на том же месте, где и минуту назад, но я чувствую себя буквально истерзанной его словами. И почему-то знаю — хоть вижу этого человека второй раз в жизни — что такими угрозами он не разбрасывается.
— Это какая-то глупая шутка? — в последней, отчаянной попытке найти всему этому хоть какое-то объяснение, выдавливаю я. И даже нервно смеюсь, как будто Шубинский уже это подтвердил. — В наше время такое бывает только в книгах и…
— Я похож на шутника, Аня?
Его лицо так резко меняется, что мне нужно время осознать — передо мной все еще один и тот же человек. Шубинский и раньше выглядел как ходячий Доктор Зло, а сейчас он просто как будто содрал остатки маскировки. Сделал это решительно и почти демонстративно, как будто нарочно берег этот эффектный выход до крайнего случая, когда у меня останется последний идиотский аргумент: «Не верю».
Вот, теперь верю.
Сейчас готова поверить во что угодно, даже в то, что эта человекоподобная тварь питается суточными младенцами, а нас с Мариной сожрет без соли. В целом, и без особо удовольствия.
— Тронете меня хоть пальцем — и я вам горло перегрызу, — произносит мой рот за секунду до того, как к такому же выводу придет мое сознание.
— Умница, — он как будто даже к этому был заранее готов. — А теперь скажи, что не блефуешь.
— Тот, кто не блефует — никогда об этом не говорит. — Любимые слова отца, который учил меня жизненной мудрости в те редкие моменты, когда нам удавалось побыть вдвоем, а не в трио с его бесконечно звонящим телефоном.
И Шубинский, минуту поколебавшись, неожиданно качает головой, как будто соглашается с тем, что я могу выполнить угрозу. Больше не пытается подойти, но что-то мне подсказывает, что это не из-за моей словесной игры мускулами. Просто сегодня в его меню нет расчлененки из несостоявшейся невесты.
— Мне нравится твой характер, Аня, — а вот тут он уже снисходителен до тошноты, как будто даже мое сопротивление — часть его плана по затравливанию несчастной жертвы в волчью яму. — Я бы не хотел, чтобы моего наследника родила бесхребетная свинья. Поэтому — и только поэтому — я дам тебе время подумать. В рамках разумного, само собой. Так что не обольщайся, что сможешь до бесконечности испытывать мое терпение.
— Я не стану вашей женой. — Это глупо, но я пытаюсь скопировать его же не предполагающий возражений тон. Есть такое правило у переговорщиков: хочешь войти в контакт с поехавшим психом — начни говорить его словами и его тоном. — Даже если пройдет сто лет.
На это Шубинский не говорит уже ничего. Только в сторону двери, почти не повышая тона: «Кирилл, зайди». И оттуда моментально появляется охранник моего отчима. По моим, возможно, далеким от объективности ощущениям, на его свист шавки отчима прибежали гораздо быстрее. Когда я бросаю взгляд в сторону заманчиво оставленной открытой двери, амбал едва заметно предупреждающе сводит брови.
Но я все равно пытаюсь.