А это могла бы быть твоя кровь, Есеня…
Да. Точно. А теперь бежать. Я ловко перескакиваю через диван и несусь прочь, пока он сгибается в три погибели. Что-то орет в спину. Я не слышу ни одного слова — несусь, как ветер. Адреналин продолжает кипеть, пульс бьет в ушах. Я врезаюсь с разбега в створки лифта, не успев затормозить, но ничего не чувствую — нужно продолжать бежать. Через лифт? Ни за что. Дергаюсь к двери на лестницу, которая оказывается незаперта.
Первый пролет. Второй. Третий. Четвертый! Ничего не вижу вокруг, мир бьет красками, которых здесь в темноте и нет почти. Я пропускаю ступени, падаю, бьюсь, а мне плевать. Даже когда удается вырваться на улицу, плевать на боль от камушков, что втыкаются мне в пятки — бегу. По улице вперед, потом поворачиваю налево, направо, и наконец вырываюсь на оживленный проспект.
Оторвалась? Не верю. Тяжело дышу и озираюсь. Мне почему-то кажется, что сейчас непременно увижу этот проклятый спорткар, поэтому сворачиваю на маленькую улочку и бегу дворами. Путаю следы. Это я умею. Мне не впервой сбегать от таких вот ублюдков…Ладно, от таких впервые, но от ублюдков? О нет.
Глава 3. Прочь
Естественно в общагу мне путь заказан. Стоя у стены дома с облупившейся краской, я стараюсь отдышаться и ежусь. Холодно. На дворе уже май, но в моей ситуации скорее нужно использовать предлог «пока». На дворе пока май и земля холодная, а я фактически босиком. Сколько я пробежала? Без понятия. Я даже не понимаю, куда меня занесло — лишь бы не нарваться на каких-нибудь еще ублюдков. Но все, кажется, тихо.
- Девушка…
Рано радуешься, Есеня. Будто кто-то сверху насмехается! Я так резко поворачиваюсь, что прохожусь затылком по какой-то железяке, и тут же охаю. Черные круги лупят перед глазами, сама голова гудит, будто меня ей в стену вдолбили. Какой-то кошмар…
- Ох, что же вы…
- Не приближайтесь!
Взвизгиваю, не смотря на явные, болезненные ощущения, сама жмусь в угол. Только спустя секунду оценки немного расслабляюсь: это всего лишь старичок. Такой, знаете, очень карикатурный, я бы сказала. Седой весь, в простенькой одежде, но чистенький. Маленький. И глаза у него добрые, только вот я не спешу верить все равно. Никогда не знаешь, откуда тебе в спину прилетит нож.
- Что вы здесь делаете?! - наступаю, но шепотом — говорить мне очень трудно, будто глотка слиплась.
Пить хочется.
- Да я…с Милой вышел.
Странный ответ, еще более чем сюрреалистична ситуация. Кто такая Мила?! Но я опускаю глаза и понимаю — это его собачка. Такая же миленькая, маленькая девочка. Вся кучерявая, с висячими вниз ушами. Вроде спаниель называется? Не знаю точно, да и плевать. Он делает ко мне осторожный шаг, но я выставляю руку. Не хочу подпускать ближе.
- Пожалуйста, не подходите ко мне.
- Дочка, да что ж случилось с тобой?! - тем не менее охает, прижимая поводок к груди, - Ты ж вон босая!
- Я…на меня напали.
- Напали?! Так! Надо вызывать полицию, а ты пока у меня посидишь и…
- Не надо полицию!
- Дочка…
- Пожалуйста. Никакой полиции.
Этого мне еще не хватало. Что-то подсказывает, что никакая полиция меня не спасет — плохо мое дело. Тут надо по-другому. Старичок тем временем неуверенно кивает, а я делаю маленький шаг навстречу. По-другом то этот мир не работает: без помощи ближнего, вряд ли можно каши сварить. Тем более в моем случае.
- Можно мне позвонить?
Я звоню Светке. У меня тут больше и нет никого, она единственный мой вариант, и после ора в трубку, она заказывает мне такси. Я благодарю дедушку, который до последнего момента стоит рядом со мной, будто охраняет, и уезжаю. Мне так хочется его как-то отблагодарить, но что я могу ему дать? Сама хуже бомжа. Те то хоть народ вольный, а я, не смотря на всю тупость услышанного и огромную несправедливость, себя такой не ощущаю. Как-то так получилось, что этот козел все-таки сумел поставить на мне клеймо своей собственности…
- Твою…мать.
Первое, что говорит Светка, когда я подхожу к двери ее квартиры. В лифте я лишь мельком осветила себя взглядом, и в голове у меня пронеслась вся прекрасная какофония абсолютно каждого мата, который я когда-либо слышала, а слышала я много. Судя по ее взгляду, правильно я делала, что пела эти песни. Все очень плохо. Закрываю лицо дрожащими руками и начинаю плакать.
- Заходи скорее! Рыдать будешь в тепле, а не в подъезде!
Дальше события я фиксирую слабо. Света сразу ведет меня в ванну, где помогает раздеться и ее, собственно принять. Потом она молча обрабатывает мои ноги, бросая косые взгляды на синяки на руках, но не задает вопросов. Наверно, женщины такое на интуитивном уровне чувствую — нельзя ни о чем спрашивать, пока не будет можно.