- Ох, вон оно что…
- Не выводи меня.
- Тебе нужна Есенечка? Знала, что у моей девочки светлое будущее. Она ведь похожа на меня. Ты заметил?
- Для ее блага, надеюсь, что нет.
- Прям таки?
Резким движением руки Алан сносит бутылки с покосившегося серванта, и они градом летят на пол. От грохота Люба вжимает голову в плечи — Алан тяжело дышит. Он начинает терять терпение, быть здесь больше необходимого — пытка. Из коридора доносится максимально энергичное для этой квартиры шарканье. Видимо, герой-любовник Любочки бросается ей на помощь? Так бы и подумал каждый, это ведь почти забег, если можно так назвать конечно. Как жаль, что по факту его больше волнуют бутылки, нежели женщина, сидящая на стуле.
- Ну чо ты, э-э-э! Я ж сдавать их ношу! - разочарованно тянет, мотая головой, на что Алан цедит сквозь зубы.
- Отойди от меня на десять шагов, мразь, или я тебя по стене размажу.
- Василий, сядь.
Медленно Василий поворачивается на Алана. Он привык сам угрожать и ставить условия, он здесь царь и Бог в конце то концов! Мелкий мужичонка с замашками диктатора провинции алко-водочных просторов — этой квартиры. Только вот сейчас у него поджилки трясутся, глядя на этого странного гостя, который выглядит здесь также чужеродно, как если бы нищего привести во дворец и посадить на стол в обносках. Одному не место там, и также не место здесь этому. Он слишком выделяется на фоне разрухи: одет с иголочки, как Михалков в «Жестоком романсе», только вот взгляд его — сплошное месиво. Василий сидел когда-то в тюрьме за кражу, поэтому знает, как выглядят настоящие «плохие» люди. Видел собственными глазами «братков» и «воров в законе», так вот этот хуже всех их вместе взятых. Опасный и сильный, богатый — с такими лучше не спорить.
Василий опускается на стул, глаз не сводя с Алана, чтобы «если что» успеть сгруппироваться, а Люба жмет плечами.
- Дорогой, я не знаю, где она.
Алкашка пьяно изображает «похлопывание глазок», только вот если когда-то за это ей давали все, что она хотела, сейчас это выглядит отвратительно. Алан дергает носом и отворачивается, а после цедит.
- От твоей красоты остались только воспоминания на дне бутылки.
- Нехорошо женщину оскорблять…
- Ты не женщина, а животное. Говори, где она, если хочешь и дальше влачить свое жалкое существование.
- Вы о Сеньке что ли?
У Василия загораются глаза, когда Алан резко переводит на него свои. Опа. Попахивает наживой, поэтому он растягивает губы, демонстрирую полное отсутствие зубов и тянет.
- О ней, о сучке этой мелкой…
- Вася, заткнись! - Люба грубо рычит, но тот только скалится.
- Сама заткнись, сука! Если тебе нужна Сенька, так она приходила три дня назад…
- Где она?
- Так о помощи не просят…
- Так вон оно что…Денег хочешь? - Алан усмехается.
Ага, посмотрел бы я на тебя, мажорчик с золотой ложкой во рту. Стыдить его вздумал, вы гляньте только! Щенок! Пацан сопливый! Но Василий благоразумно проглатывает насмешку и жмет плечами — скандал ни к чему, если ты можешь получить деньги.
- С тебя не убудет.
- И сколько ты хочешь?
- А во сколько ты ее оценишь?
В этот момент Алан замечает кружевные, белые трусики в углу этой помойки и переворачивает их носком ботинка. Свежие. Почти чистые, с биркой. Он знает этот лейбл хорошо — привык, чтобы его любовницы носили только лучшее белье, его приятнее всего снимать. Откуда оно в этом доме? Догадка ему не нравится от слова «совсем». Точно была здесь. Ох, как она отхватит, когда он ее найдет…
- Называй цену.
***
Как и любой, другой ребенок, когда у меня случилась катастрофа, я приехала к маме. Как будто это случилось только что, я стою перед дверью в нашу квартиру, куда звонюсь уже битый час — тишина. Ну как тишина? Условно это. Там, внутри квартиры творится очередное безумие. Застолье с громкими песнями, разговорами и смехом — на весь подъезд тянет их весельем. Наш дом проклинает эту квартиру, а ничего сделать не может: о выселении речи не идет, мать исправно платит за квадратные метры. Не знаю как, но это факт. Остается только ждать, пока все помрут.
- Сколько можно стучать?! - шипит баба Нюра, наша соседка, когда выглядывает из-за своей, обитой кожей, двери, - Не откроют они и…О! Есеня. Ты что ли?!