И я его злю. Снова. Молниеносно пятерня оказывается на моем горле и сдавливает его так, что я лишаюсь кислорода, а сам он приближается и, почти коснувшись моего носа своим, рычит.
- Думаешь, что это неправда, да? Не веришь, что тебя могли продать? Королеву Есеню? Знаешь, а это даже забавно, сучка.
Также быстро, как он меня оседлал — покидает. Я на миг чувствую спасительную свободу, начинаю кашлять и судорожно хватать воздух ртом, и тут же снова возвращаюсь в ловушку. Он хватает меня за волосы, сильно сдавив их у корней, стаскивает с постели и тащит к выходу, куда я так хотела попасть раньше, а теперь так боюсь. Больно — дико. В глазах слезы, но тронуть его? Ни за что. Я ведь на все сто процентов уверена, что он больше предупреждать не будет: либо у меня на лбу будет уродливая татуировка, как у него на всем теле, либо мне сломают руку. Ни тот, ни другой вариант не радует.
- Прокатимся.
Слышу где-то на подсознании, почти бегом следую я за ним. Этот мудак ведь не собирается сбавлять темпа, а его даже спокойный шаг, очевидно, равен сразу моим нескольким. Что уж говорить о таком темпе, какой он выбирает сейчас? Будто хочет побыстрее что-то мне продемонстрировать. Хотя почему будто то? Так и есть. Этот козел меня ненавидит. Знаете? Ты же это всегда чувствуешь. Пренебрежения, странные ударения на отдельных словах — я только на кожаном сидении дорогущего спорткара могу это проанализировать. Он будто меня знает…но этого быть не может! Украдкой, испуганно сжавшись на пассажирском месте, я смотрю на него из под опущенных ресниц.
Красивый. Но незнакомый. Я вижу его впервые. Может знала, когда на нем не было такого количества татуировок? Хотя…Боже, Сень, ты что дура?! Ты летишь сейчас по центру Москвы в тачке, которая стоит, как хорошие апартаменты где-то примерно в этой локации. Я в автомобилях совсем не разбираюсь, но даже мне понятно, что машина кричащего, желтого цвета, у которой двери открываются наверх, явно что-то на «неприлично богатом». Откуда ты можешь знать таких людей?! Да, я учусь в хорошем, престижном университете, но в кругу моих знакомых люди «хорошего, среднего класса». Дима — самый состоятельный.
- Вы ошиблись, - тихо шепчу, как мантру, вызывая незамедлительную реакцию.
Он кривит пухлые губы, как при зубной боли, выжимает педаль газа сильнее, а мне лениво так отвечает:
- Завались.
Как будто не он сейчас мчит под двести километров по плотному потоку. Господи, надеюсь, что мы не врежемся никуда…
Не врезались. Кажется, он отлично управляет этой штуковиной, жаль также отлично себя не контролирует. Руки этот козел просто обожает распускать, потому что когда он открывает мою дверь, то не дает самой выйти — он меня буквально выволакивает наружу.
Чулки ожидаемо рвутся. Может они уже давно такие? Я без понятия, ступая по асфальту фактически босиком, мне только и остается, что смотреть наверх ползущую стрелку. Страшно поднять глаза…а любопытство пересиливает. Это какое-то не очень высокое здание, наверно этажей в шесть максимум. Состоит из двух домов рядом. Почему-то у меня сразу в голове ассоциация с медовыми сотами — наверно потому что они ромбами расположены.
Здесь темно, только уличные фонарики в бетонных плитах освещают дорогу, а вот с другой стороны — прожекторы. Я сразу понимаю, что он подкатил с черного входа, откуда здание это выглядит, если честно, устрашающе, как заброшенная больница. Наверно со стороны фасада все иначе, гул голосов не соврет — вряд ли что-то, вызывающее такие же эмоции, как у меня, может собрать такую толпу.
- Где мы? - выдавливаю из себя, кривясь от боли из-за его пальцев.
- Мы в «Серотонине», дорогая. Слышала?
- Нет…
Честно нет. Что это такое?
- Ох, тогда тебе предстоит узнать что-то новое.
Он заталкивает меня в очередной лифт, проведя по короткому, красному коридору с тусклыми лампами, жмет четвертый этаж. Циферблат почти подтвердил мои догадки: в здании семья этажей, а я снова предпринимаю попытку все прояснить…
- Простите, но…
Пальцы сжимаются еще сильнее, как предупреждающий знак, что он действительно сейчас сломает мне руку, если я не закрою рот. Почему-то звук моего голоса его сильно раздражает, а мне так больно, что я благоразумно затыкаюсь. Тогда он ослабляет хватку настолько, что со стороны может показаться будто мы здесь, как пара. То есть по доброй воли каждый, а не только этот принц.