- Ты должна была сказать. Мы это обсуждали и…
Пошел ты!
Я резко вырываюсь, потому что противно это чувствовать его руки — я их ненавижу. Его ненавижу. Так горячо, так обжигающе сильно — ненавижу. Всей душой. Не за то, что он сделал со мной сегодня, а за то, что появился в моей жизни и заставил поверить в то, что я ему нужна. Не мое тело, а я. Я его ненавижу…за боль, которую испытываю прямо сейчас, и за слезы, которые вот-вот хлынут из глаз.
Не хочу рыдать при нем. Ни за что! Поэтому отступаю. Стряхиваю плед со своих плеч, как самое мерзкое, чего мне довелось коснуться, отступаю еще. Он стоит на месте. Наверно, может остановить? Но я почему-то знаю, что не станет.
Так я наконец покидаю эту ужасную комнату пыток. Обхватив себя руками и в одних трусиках, но с четким осознанием одной простой истины: это и есть моя жизни и больше в ней ничего не будет. Я всего лишь способ скоротать часок-другой, как миллион до, во время и после меня. Я всего лишь развлечения. Такая забавная игра, как кубик Рубика: не человек. Вещь, аксессуар, но не человек — вот и все.
Сейчас
Из болезненных мыслей меня вырывает он. Алан касается меня — обжигает, если честно, — кладет руку на мою, сжимает слегка. Очень милый жест по привлечению внимания, широкий, так сказать, но я в этом больше не нуждаюсь. Помню, как на душе моей тепло становилось, когда он делал так «до», а теперь одни угли остались. И от этого ощущения, и от меня в принципе.
Я не оборачиваюсь, но освобождаю свою ладонь из его, обнимая себя за плечи. Когда это кончится? Когда за мной уже придет водитель?
Дзинь!
А вот и он. Слава богу.
Поднимаюсь из-за стола, но пройти? Нет. Алан преграждает мне путь снова, поднимает свою лапищу, и я резко торможу. Правда, не хочу его касаться вообще — мерзко. Гадко, дико и отвратительно. Пусть трогает свою дебильную Милу, которая, чувствую, наблюдает за всем этим с улыбкой. Ну конечно, чего бы не поржать? Смешно ведь.
Чертова тварь.
- Я надеюсь, что ты не задумала какую-нибудь дурость? - тихо спрашивает, я мотаю головой, - Есеня…
- Я опоздаю на пары.
- Посмотри на меня.
Как скажите, хозяин. Поднимаю глаза, не скрываю всю ту ненависть, которую испытываю. Хватит! Я не собираюсь больше ничего скрывать. Ненавижу всем сердцем. Знай это, мудак.
Берсанов будто читает мои мысли без необходимости их озвучивать, усмехается.
- Какой горячий, многообещающий взгляд. Исполнишь что-нибудь, пеняй на себя, уяснила?
- Вчера еще. Могу идти?
- Есеня, я серьезно. Попытаешься сбежать — из квартиры больше не выйдешь. Я закрою тебя, как в клетке закрывают дикого зверя.
- А я будто на свободе сейчас, да?
Ругаю себя. Зачем это говорю? Не знаю. Будто прорвало, и сдержаться просто не могу! А надо. Опять же: говорить — значит что-то выяснять, а нам выяснять нечего. Все итак уже ясно.
- Пока да, - отклоняется на спинку стула с той же мерзкой ухмылкой, - Но это очень легко исправить. Я найду тебя в любом случае.
Он прав. Я знаю, что прав. Бежать — не вариант. Злить его? Я тоже не хочу. Без понятия, чем кончится для меня следующее наказание. Можно долго толкать высокопарные речи о том, что «больше нечего разрушать», что он итак меня уничтожил, но мне известно лучше других: всегда есть, что пускать пеплом по ветру. Всегда можно сделать хуже. Единственный реальный выход — это смирение, и я опускаю глаза и киваю, тихо сдавая все свои позиции и смиренно надевая ошейник себе на шею. Он итак висит золотым кулоном, а тяжелее того, что был вначале…
- Я все поняла, могу идти?
- Поцелуй меня.
Ненавижу. Я тебя, черт побери, ненавижу! Но снова смиряюсь и наклоняюсь, правда безучастна я. Будто и не со мной происходит, скорее, как робот…а недолго. Я его за это ненавижу еще жарче, потому что отвечаю через мгновение, и снова отдаюсь поцелую на все сто процентов. Наверно, у меня в башке что-то не так работает? Тумблер какой-то переключается, и я уже не человек, а масло на блинчиках — потекла и растаяла.
- Я знаю, что ты злишься… - шепчет мне в губы, а я жмурюсь в ответ, чтобы не заплакать, - …Тебе придется привыкнуть к тому, как все теперь будет, Есеня, и…
- Я не злюсь. Я тебя ненавижу. Могу теперь идти?
- И это мне тоже известно, - еще одно легкое касание и совсем тихо, - У любви много лиц, а ненависть — одно из ее главных. Иди. И без глупостей.
Глупое предупреждение. Все возможные глупости я уже совершила, и тебе это известно. Кто еще может влюбиться в своего мучителя?…
***
У меня нет свободы.
Я не чувствую ее, даже когда еду в университет, открыв окно и вдыхая свежий воздух — он затхлый по факту. На шее кольца, в душе тиски: это теперь моя жизнь. Такой она будет всегда, по крайней мере, пока ему не надоест. А что потом? Что его связывает с моей матерью? Я так и не знаю. Помню, как вначале он меня ненавидел — мне казалось, что это за глупость? Алан глупость не переносит органически, так может и считал дурой, раз связалась с идиотом и трусом? Мда…легко оправдывать того, в кого ты влюблен, легко не замечать очевидного: бред это сивой кобылы. Теперь мне кажется, что он спланировал и это заранее. Знал, что так будет. Знал…Куда мне против него? Это объективно. Ни денег, ни возможностей — я обычная, никому ненужная сиротка, а значит и смысла ни в чем больше нет.