Поэтому я сдаюсь. В последний раз сижу на всех парах от звонка до звонка, наслаждаюсь ими, как самым вкусным десертом. Притворяюсь кем-то другим. Это просто, если честно, будто и не я вовсе. И не я потом идет в деканат и забирает документы — не я выбрасывает белый флаг и смиренно встает на колени. Все не я.
«Я» появляюсь потом. Водитель хочет отвести меня обратно, теперь язык не поворачивается назвать этот чертов клуб «домом», но я прошу в другое место. Третьяковская галерея, как последняя остановка в моем «прощании» с прошлыми мечтами и надеждами. В них больше нет смысла никакого. Все. Кончено.
Так я и оказываюсь перед картиной, на которой изображен Иван Грозный, а точнее момент, когда он убил своего сына. Знаете? Мне кажется это поэтичным. Передо мной ведерко-мусорка и я медленно рву документы, задумчиво вглядываясь в полотно. На нем я вижу себя, только вот мать моя меня бы так не обнимала. Наверно, она бы плакала? Только не по мне, а по потере всей выгодны. Это ведь как потерять дойную корову или лучшую лошадь — обидно до боли от звона монет, что проходят мимо тебя.
- Я думал, что мы договорились.
А я даже не вздрагиваю. Почему-то я знала, что он непременно придет, да и почувствовала, когда это случилось. Мир вокруг будто тише стал, только наполнился до краев густым запахом восточной дерзости и вишни.
Поэтому усмехаюсь коротко, опускаю глаза на свои руки: когда господин Берсанов теряет контроль, он начинает нервничать?
- Мы говорили о глупостях, я их не совершаю.
Молчит пару мгновений. Я не знаю, что творится в его голове, но наконец поняла: неблагодарное дело пытаться это изменить. Полгода я билась, а когда думала, что получилось сдвинуть монолитную плиту — меня по носу «щелк!», так что нет. Спасибо. Я больше не хочу. Просто буду ждать, он все равно скажет. Не помолчать же сюда пришел, ну право слово!
- Зачем ты забрала документы?
М-м-м…начинаем издалека? Хорошо. Подыграю. Ну то есть как? На этот раз у меня действительно нет никакого плана и намерений мутнее кристально чистой воды: я — открытая книга. Сдаюсь, господин, я просто устала бороться с ветряными мельницами и принимаю все: я — вещь, аксессуар, ничто. У меня больше не осталось сил сражаться за «что-то».
- Какая разница? - тихо отвечаю и жму плечами, - Все это не имеет никакого смысла.
- Что именно?
- Не хочу выяснять ничего. Если надо, я поеду обратно хоть сейчас и…
- А я хочу! - Алан перебивает меня грубо, хватает по-привычному за загривок и заставляет посмотреть в глаза, но и теперь ничего не меняется: я пуста.
Пару раз моргаю, изучаю его, а потом слегка улыбаюсь и шепчу.
- Ты никогда не позволишь мне быть кем-то, Алан.
- Я не против твоей учебы.
- Пока. Потом может все поменяться, так какой смысл стараться? Или учеба нужна, чтобы контролировать лучше? Не волнуйся. Я все поняла и больше не стану рыпаться.
- Не играй со мной, Есеня, - рычит, приблизившись, - Поверь. Сейчас не лучшее время для этого.
- Я не играю, а смиряюсь. Ну и? Мне ехать обратно или можно еще побыть здесь?
Алан молчит. Я — абсолютный, чистый лист. Нет эмоций, гнева или сопротивления. Правда нет. Я устала. Он может быть это и понимает, раз отпускает, тогда я могу встать. Этого очень хочется — быть от него, как можно дальше, поэтому подбираю свое пальто и сумку, выбрасываю остаток папки в мусорку и иду в сторону другой залы.
Надеюсь только, на этом все. Мне правда хочется верить, что он уедет, но нет. Берсанов здесь. Я не оборачиваюсь, медленно иду вдоль стеночки с портретами дворянок, а он за мной. Взгляд его тяжелый чувствую, и снова: зачем? За мной идут его люди, я от них даже не пыталась сбежать, хотя очень хотелось. Вообще, это было достаточно удивительно, что они в принципе здесь со мной, но, как оказалось, были с самого начала. Наверно, Алан побоялся отпускать меня все-таки? Одного я заметила еще в универе, в галерее добавилось еще трое. Теперь их семеро, а я чувствую себя по меньшей степени президентом: так себе ощущение. И как они справляются?...