— Без проблем, — киваю я, — Средний стакан? Или может XXL?
— Средний, — говорит безразлично.
— Напитки? — выгибаю я бровь.
— Кола со льдом и без сахара, — по-деловому заявляет она. — Маленькая.
— Окей, — тяну я. — Что-нибудь ещё?
— Нет, — бросает и садится в машину.
Пфффф…
Захлопываю за ней дверь и обхожу капот. Сняв шапку, ерошу волосы и бросаю ее на панель. Алена снимает свою и косится на меня, покусывая полную губу.
— Куда мы? — спрашивает, пристегивая ремень.
Меня неимоверно радует то, что ей без разницы, куда со мной ехать.
— Сюрприз, — усмехаюсь я.
Глава 27
Никита
Когда машина покидает пределы города, вижу шевеления на пассажирском сидении.
— Так куда мы? — выпрямляется в своем кресле Оленёнок, теребя пальцами бахрому на шарфе.
— Расслабься, — советую ей, включая дальний свет. — Вон смотри, — киваю на лобовое стекло, за которым от нас убегает заснеженная дорога. — Елочки-березки, — имею ввиду обступивший дорогу тёмный лес.
— Ник… — досадливо зовет Алена, посмотрев в указанном направлении.
Дорога совершенно пуста, а впереди чёрный провал горизонта.
Ткнув пальцем в магнитолу, включаю радио и спрашиваю:
— Оставить эту волну?
— Как хочешь, — бросает безразлично.
— Мне без разницы, — бросаю на нее хмурый взгляд.
— И мне, — тихо говорит она.
Сжимаю руль и замолкаю, беря себе паузу.
Терпение, блин! Терпение, вашу мать!
Увидев заснеженный указатель в двадцати метрах по курсу, сбавляю скорость и включаю поворотник.
— Барков… — вздыхает Алёна, прилипая к своему окну. — Куда мы, ты можешь сказать?
Съезжаем с трассы, и я сворачиваю на узкую, заснеженную, но очень хорошо освещенную дорогу.
С обеих сторон стеной лес.
— Не-а, — усмехаюсь, поворачивая вслед за убегающей влево дорогой. — Страшно?
— Ма-ма… — смеётся, вцепившись пальцами в свой ремень и вжавшись в сидение.
Сбавляю скорость, чтобы нам с ней не улететь в бурелом. Я же не придурок вопреки ее мнению.
Дорога делает два крутых спиралевидных поворота, после чего мы ещё два километра едем по прямой.
Кажется, я не прогадал.
— Нравится? — спрашиваю, затормозив у шлагбаума, где собралась очередь из трёх машин.
Вытянув шею, Алёна рассматривает базу отдыха перед нами.
— Я не знала, что тут такая есть… — тонко выпаливает она.
— Неделю как открылись, — говорю ей, заезжая через ворота и сворачивая на парковку.
Машин на парковке немерено. Народу кругом тоже. В отведенных зонах жарят шашлыки и пьют целыми семейными группами, на озере прикольный каток, обвешанный лампочками, музыка отовсюду… да уж, это вам не в городе в потолок плевать.
— Открылись? — лепечет Алёна, отстегивая ремень. — То есть… это ваше?
— Почти, — тоже отстегиваю ремень. — Половина наша.
Вообще-то мы должны были здесь Новый год встречать вместе с Бродсманами, но что-то пошло не так.
— Пошли, — говорю, выходя из машины.
На ходу натягивая рукавицы и шапку, Алёна кутается в свой шарф, вертясь вокруг своей оси.
Я не телепат, но, кажется, она в восторге.
— Давай посмотрим! — нетерпеливо машет рукой на пятнадцатиметровую елку, под которой какие-то пляски.
Натянув собственные перчатки, разминаю пальцы, говоря:
— Давай.
Обходим периметр, включая каток, и от ее энтузиазма я лениво улыбаюсь, как тот самый придурок.
Ну думал, что проводить время с девушкой может быть так умиротворяюще.
Очень много энтузиазма и очень много трепа.
Засунув в карманы руки, терпеливо жду, пока рассыпаясь в восторгах забирается в деревянные сани недалеко от главного здания и, покрутившись там, выпрыгивает обратно, спрашивая из глубин своего шарфа:
— А кино?
— Там, — мотаю головой на ресторанно-развлекательный двухэтажный комплекс. — За коттеджами ещё ледянки есть. Хочешь?
— Нет, — медленно покачивая задницей, трогает в сторону светящегося комплекса.
Смотрю на ее грациозно вертящиеся бедра, чувствуя повсеместную отдачу. Голос у неё стал другой, и повадки тоже…
Зараза.
Глава 28
Никита
— Блин, — протираю лицо ладонями и пристраиваю на коленях локти. — Может уйдем?
Обернувшись через плечо, смотрю на Оленёнка и качаю головой.
Высморкавшись в салфетку, всхлипывает и утирает слезы, с претензией говоря:
— Ты серьезно? На самом интересном?
— Жесть… — бормочу, отворачиваясь к экрану, на котором лежащий на смертном одре мужик рассказывает своей престарелой жене про любовь и прочую лабуду, и это помимо того, что в этом фильме уже третий раз кто-то умирает.