Офицеры поняли, что эта часть людей, уже, “выдохлась” и стала вполне управляемая. Поэтому они выбрали тактику спокойного оттеснения всех по проспекту с интервалами, для передышки и перегруппировки, тем более что было много телекамер различных агентств, снимавших это.
Военные старались, чтобы в съемках они выглядели благочестивыми блюстителями порядка, а если и применяли дубинки, то били незаметно по ногам, как бы нечаянно.
Как Василий понял, среди митингующих были тоже их люди. Так, один пожилой мужчина в очках ходил и присматривался, а затем вмешивался со своими особыми мнениями, обрывая женщин, которые особенно яростно стыдили офицеров.
Когда Василий вступился за женщин, он начал кричать на него, что мол, это провокатор, который стравливает народ с военными.
Василий тогда предложил ему отойти и разобраться, кто из них провокатор. Но он быстро ушел под защиту офицера, а офицер стал возмущаться Васиным поведением.
Народ продолжал время от времени сдерживать наступавших, затем, под натиском, люди отступали, и некоторое время все шли назад, при этом громко скандируя что-то типа:
“Ельцин - вор! Ельцин - вор! Суд ему и приговор!!!” или “Да здравствует власть Совета народных депутатов! Ура!” и т.д.
Наступавшим, конечно, было не до их скандирования. Они молча, с равнодушием, стояли, глядя, как те, повернувшись, отходили от них на несколько шагов по проспекту, скандируя свои сочиненные здесь же лозунги.
Правда, когда демонстранты громко скандировали Васину цитату: - Ачалов! Министр обороны! - они как-то поеживались, видимо задумываясь над неизвестностью исхода событий. Люди уже не пытались сдерживать напирающую стену щитов.
И тут даже в это трагическое для народа время (может и кощунственно про это вспоминать) сложился островок комической ситуации: Народ как бы перестроился в праздничную демонстрацию, скандируя лозунги.
Василий и несколько человек наиболее активных демонстрантов смогли регулировать это движение, останавливая колонну при остановке военных, которые постоянно перегруппировывались.
Вся эта колонна, казалось, удвоилась замыкавшими их военными и Василий, обращаясь ко всем, громко выкрикивал:
- Граждане, обратите внимание: к нашей демонстрации присоединился отряд милиции особого назначения! Люди смеялись.
Среди офицеров, не ожидавших оказаться в таком положении, также показались смущенные улыбки. Московские обыватели, повысыпавшие в столь уже не раннее время на балконы от раскалывающего тишину: “Ельцин - вор! Ельцин - вор!” - с удивлением смотрели на эту демонстрацию с “примкнувшими” военными.
Демонстрация медленно двигалась по проспекту.
Но все же настало время исходного момента плана рассеивания и ликвидации очага народного негодования. Людей оттеснили ко входу в метро. За солдатами подъехали автобусы.
Перед входом на каких-то каменных сооружениях стихийно возник митинг с ораторами, но их тут же начали стаскивать. Один из ораторов успел крикнуть:
- Сбор завтра у метро Баррикадная. Всех загнали во вход метро. Здесь, конечно, можно было выждать, когда, автобусы увезут солдат. Но неорганизованная группа демонстрантов, поспешила выйти из метро, и пошла назад, мимо сидевших в автобусах военных. И грузный полковник милиции торопился вывести омоновцев из автобусов.
Один из них выскочил в ярости, с дубинкой и погнался за молодым парнем, но, не очень свободно чувствуя себя в бронежилете, тут же поскользнулся на свежеухоженном газоне и лицом по самую каску зарылся в липком черноземе. Окрестность огласилась хохотом.
Но войска снова выстроились в боевые порядки, применяя активно дубинки, позагоняли всех опять в метро и некоторое время оставались на входе. Демонстранты также вынуждены были ждать.
Какие-то люди, видимо организаторы митинга, подходили к каждому благодаря за выполнение своего гражданского долга и приглашали всех на митинг завтра в 17.00.на “Баррикадной”.
Глава III
Итак, уже на лестнице эскалатора Василий вспомнил, что эту ночь, в отличие от предыдущей, не сомкнул глаз, и тут же решил “рвануть” к одному из своих одноклассников. А завтра со свежими силами прорваться к “Белому”. У него почти полкласса школьных друзей жили в Москве. Наверное, все помнят, как в семидесятые расстраивалась столица, и многие смогли сориентироваться: в те времена квартиру в Москве можно было получить намного быстрее, чем на дальних стройках Сибири.
Сидя в вагоне метро, он вспоминал, как в первые послешкольные годы еще долго держался в кругах сверстников его авторитет, и земляки с восторгом встречали на вокзале каждое Васино посещение Москвы, которое, как правило, заканчивалось дружескими пирушками. Но время шло, люди росли, менялись и становились авторитетными начальниками с кабинетами, где столы уставлены телефонами, со служебными машинами, секретарями в коротеньких юбках, прочими атрибутами служебного благополучия и, конечно, с тем неповторимым, чисто московским акцентом разговора. Они становились коренными москвичами.
Василий, зная их, как говорят, “с горшка” и, видя всех их насквозь, сразу улавливал, как смакует человек свое пришедшее превосходство над тем, дружбой с которым в свое время так дорожил, а теперь простым провинциалом, ничего не значащим в этом столичном конгломерате взаимоотношений между людьми. Поэтому с годами он постепенно вычеркивал не только адреса своих былых “корешей”, но и сами образы и персонажи из своей памяти.
И когда сегодня Василий видел на площади сто тысяч, а не миллион москвичей, он вовсе не осуждал столицу понимая, что коренных москвичей, элиту русского народа, уничтожили еще в той гражданской. А заселившие Москву на их местах, в лучшем случае,- простые советские обыватели, такие же, как и его знакомые, одноклассники. Степень патриотизма своих соотечественников с Магнитки, Кузбасса или Уренгоя они ассоциируют только с наличием колбасы в ближайшем магазине.
Поэтому они, конечно, очень возмущены наличием нарушающих их покой каких-то там их соотечественников-беженцев из всех концов необъятной, да которые еще и хотят иметь право на столицу чуть ли не наравне с ними, у кого уже есть и прописка и даже квартира в Москве. - Безобразие, да и только!- такие разговоры он с грустью слышал от москвичей- современных жителей древней прародины его предков.
Но сейчас он ехал к тому, с кем проучился 10 лет в Таловской средней школе № 51. Живет он неблизко (нужно добираться на электричке до станции Зеленый Бор), но его адрес остался невычеркнутым из Васиной записной книжки. Может, потому, что у того не было детей, и для него остались более свежи в памяти времена безоблачных школьных лет. Или, может, потому, что он не стал большим начальником, а простоту его характера не изменили эти два десятка лет.
Василий оставался для него желанным гостем. Он это чувствовал в каждом телефонном разговоре с ним, и его квартира всегда, даже в наши несладкие времена, была для него желанным пристанищем со щедро накрытым столом.
Но простота его характера позволила ему и просто воспринимать все в этом мире. Профессиональные “сирены” нашего “тель-а-видения” легко смогли убедить его в том, что во всех наших бедах виноваты проклятые “коммуняки”. И он всей душой патриота ненавидел их и был за Ельцина.
Василий знал его с детства и на его примере легко осмысливал, как происходило стравливание брата на брата в те времена.
Ведь, живи он в 1917 году, его легко было бы убедить, что виноваты во всех грехах буржуи во главе с царем. И в то время он шел бы на “Кронштадтский лед” за идеи тех же проклятых “коммуняк”.
Тем не менее, несмотря на их идейные расхождения, память дружбы школьных лет оставалась у него выше политики. И Василий также верил, что если случится, скажем, уличный конфликт, его товарищ, не задумываясь, подставит свою голову за него, как было у них не раз четверть века тому назад. Потому он никогда не пытался его переубеждать.