Скажите, что Вы встретили нового в Москве и что Ваша надежда в будущем? Дай бог Вам всего лучшего, но, признаюсь, я не чужд эгоистического желания снова видеть Вас в Воронеже. Читали ли Вы Константину Осиповичу 8 «Кулака»? Будьте так добры, сообщите мне его мнение. У нас все то же: гений разрушения не почил от своих трудов. Придорогин просит Вас передать ему сведения по его делу, если Вы успели их собрать. Неплов-ский очень жалеет, что Вы молчите, и желает знать о дальнейших Ваших намерениях по части службы. Суворов 9 говорит, что без г. Второва скучно: «Идеальный человек! Надобно ему подражать!» Подобные восклицания не мешают ему, однако, как я слышал, брать взятки. Де-Пуле 10 при каждом нашем свидании от души повторяет: «Ах, если бы Николай Иваныч возвратился в Воронеж!» Право, я не знаю, кто бы о Вас не говорил, кто бы Вас не помнил! Когда Вы поехали, я зашел на несколько минут к хозяину Вашей квартиры. Предметом беседы, разумеется, были Вы. «Не нажить мне такого постояльца!» — сказал старик, заключая свой разговор, и у него навернулись слезы... Вот как Вы у нас любимы! Примите на себя труд засвидетельствовать мое нижайшее почтение Надежде Аполлоновне u и поцелуйте за меня Сонечку 12, как ее здоровье? Все лица, о которых я здесь говорил, посылают Вам поклон. М. М. Панов 13 тоже. Придорогин поправляется. Не замедлите, добрый Николай Иванович, ответом: скучно!
Всею душою преданный Вам
И. Никитин.
1857 г., июля 15. Воронеж.
17. Н. И. ВТОРОВУ
Благодарю Вас, незабвенный Николай Иванович» за письмо! Как я рад, что все Ваше семейство здорово! Когда я читал писанные Вами строки, мне казалось, что Вы пришли запросто навестить меня, как это бывало прежде, — и уголок мой просветлел. Вы, я думаю, помните, что портрет Ваш стоял у меня на столе. Такое помещение я счел неудобным: Вы были от меня как-то далеко. И вот теперь он висит над моим диваном, где, по обыкновению, я читаю и сплю. Здесь Вы ко мне ближе. Здесь взгляд мой чаще переходит от книги на Ваше лицо, и, пробегая строки, почему-либо меня затрагивающие, я невольно обращаюсь к Вам и спрашиваю: так ли это, Николай Иванович? Уверяю Вас, что не лгу. Да и к чему бы это? Вы слишком умны для того, чтобы не заметить лжи там, где она есть, я не так бессовестен, чтобы перед Вами лицемерить. Но к делу!
«Кулак» сегодня отправляется в Москву под покровительство Константина Осиповича. Я сделал весьма незначительные перемены в некоторых главах. Довольно, покуда не марать! Но представьте мою досаду: я переписывал черновую сам. Поручил было семинаристу — наврал, черт знает что! Явился переписчик-чиновник, тот, оказался почище Кулака. Взял в руки рукопись, щупал, рассматривал, считал стихи и, наконец, объявил решительно, что меньше 15 руб. сер. он не возьмет; после этого мне ничего не оставалось, как взяться за работу самому, — и не рад, да готов. А, право, лучше бы рубить дрова, нежели сидеть десять дней за столом с больною грудью, согнувшись в три погибели. (Этой несчастной привычки я не могу оставить.) Константин Осипович пишет, что Тараканов в сцене, когда Лукич просит у него помощи, напоминает Подхалюзина 1. Я решительно с ним не согласен и всю сцену оставил нетронутою. Таким образом, можно сказать: Лукич похож на Чичикова, Скобеев еще на кого-нибудь, и так далее. Если бы и были черты случайного сходства, что же это доказывает? — ровно ничего! Я могу походить на Вас, иметь одинаковый вкус и проч. Но из сходства вкусов не следует, что Вы и я — одно и то же. Нет охоты развивать такого рода мысли, написал бы много. Если почтете за нужное, дайте мне вопросные пункты, я буду отвечать подробно. Все — прах и суета! Надо скорее печатать; покуда мне сомневаться и в «Кулаке» и в самом себе? Уж кончить бы разом, да и концы в воду!
Спешу Вам передать нечто новое, касающееся Вас. Сер. Павлович Павлов 2, как Вам известно, был в Петербурге. Говорят, он представлял свои рисунки г. Ростовцеву; они будут изданы. Текстом хотят воспользоваться Вашим. (Вероятно, выхлопотав его у Геогр [афич.] общества.) Хорошо? Итак, Вам нужно поторопиться представлением своего альбома куда следует и оградить неприкосновенность своей собственности от кого бы то ни было. Тарачков 3, слышно, открыл в Богучарском уезде минеральные ключи и нашел где-то на берегах Дона пласты гранита в обширных размерах [* Вода, как сейчас я слышал, разложится химически, и насколько в ней окажется минерального — бог весть. Гранит под землею, и количество его неизвестно.]. Подробностей о том и другом я не знаю, потому что еще не видал самого Тарачкова. М. Мих. Панову я передал все, о чем Вы писали; он ответит Вам немедленно. Берг , приехал и прожил у меня три дня; теперь он отправился в Корпус. Надо было его видеть в минуту отправления: в лице — отпечаток чего-то тяжелого, ответы — невпопад; известное Вам што? повторилось раз сто... И досадно и грустно! При-дорогин Вам кланяется до земли (так он выразился). Когда я прочитал ему Ваше письмо, он поцеловал Ваш портрет. Евпраксия Алексеевна и малютки, ее племянницы, тоже свидетельствуют Вам и Надежде Аполлоновне свое глубочайшее почтение, разумеется, каждая по-своему. У меня теперь квартирует Н. П. Курбатов ?. Мы, я думаю, будем с ним вдоволь читать. Кстати, о чтении. Известна ли Вам статья г. Переверзева? Как жаль, что она не напечатана! Род, конечно, не новый, — г. Бланк его предупредил на этом поприще, — но все же было бы хорошо напечатать. Вы меня понимаете... В продолжение этого времени я кое-что читал. Право, произведения а 1а Щедрин наводнили литературу. Немного скучно: это — выстрелы на воздух, холостые заряды — много грома и мало пользы. Ах, добрейший Николай Иванович! когда будете в Петербурге, купите мне стихотв. Гюго, если они недороги; я заплачу Вам деньги. Курбатов говорит, нельзя ли там достать Гейне? Видите, кому что нужно... Чуть не забыл! Соколов в получил из редакции «Русск. вестника» 60 руб. серебр. Не постигаю, как достает у Вас терпения и времени думать о каждом, хлопотать для каждого! Если бы я захотел Вам передать поклоны Ваших знакомых, — не достало бы бумаги, а главное — некогда: спешу с «Кулаком» на почту... Состояние духа тревожное... Благословите, мой друг! Что-то будет?