Он сладко ест, и пьет, и спит,
Курит и весь свой век зевает,
Тем больше в свете знаменит,
Чем больше в неге утопает.
Но нет: его ты лучше тем,
Что доброхотам благодарен,
Не зол на вышке, не коварен,
Не подл внизу ни перед кем.
И на ворон хоть лаешь черных,
Но друг своих и кошек белых.
Заносчив, правда, ты, Милорд!
Но будь блажен, о пес почтенный!
И по достоинству тем горд,
Что страж ты добр хозяйских верный.
Как редко в нынешний то век!
В плену стеснен быв жаждой, гладом,
Прервав ты цепь, бежал всем градом,
Как твердый отчич, человек,
Что на дары ничьи не падок,
И лег на одр свой без оглядок.
Весьма ты сметлив на порок,
И, зря просителей бумаги,
Ко мне в мой приносивших толк,
Средь дельной иль пустой отваги
Берешь листы ты с полу вдруг,
Приносишь мне ради прочтенья
И, требуя в тот миг решенья,
Мой лаем беспокоишь дух.
Ах! Если б все так были рьяны,
Когда б лезть аа умом в карманы?
Отважный, дерзкий водолаз,
И рубль ты сыщешь бездн в средине.
Еще бы более проказ
Узрели мы фортуны в сыне,
Когда бы только он имел
Твое чутье и плавать лапы:
Он сорвал бы с британцев шляпы
И вмиг их златом овладел,
На брег из моря вышед с дракой,
И был всех больше б забиякой.
О славный, редкий пудель мой,
Кобель великий, хан собачий,
Что истинно ты есть герой,
Того и самый злой подьячий
Уже не в силах омрачать:
Ты добр, - смешишь детей игривых.
Ты храбр, - страшишь людей трусливых.
Учтив, - бежишь меня встречать.
Премудр, - в философы годишься,
Стрельбы и Дурака’ тулишься.
Велик, могущ и толст Дурак,
А всем пословица известна,
Что с сильным, с богачом никак
Ни брань, ни драка не совместна,
То как избавиться хлопот?
Как сладить со слоновьей мочью?
С башкой упругой, мозгом тощью?
Бежать поджавши куда хвост?
Так ты, чтобы не быть в накладе,
Ушел - и счастлив в Альдораде.
Блажен, тебе теперь тепло,
Живешь в спокойстве и в прохладе,
А если иногда в стекло,
Восседши под окошком в граде,
И видишь стаю ты собак,
Грызущихся между собою,
Патриотичною душою
Ворча тихонько, брешешь так:
“Пусть за казенну бы ковригу
Дрались, а не мослы, лодыгу”.
Так, честный песий философ,
Ты прав с толь здравым рассужденьем,
Но много ли таких есть псов,
Что от мослов бегут с презреньем?
Голодный волк завертки рвет,
Тот ввек привык чужим тешиться,
А тот - лишь только б покормиться,
И свет уж так давно идет.
Хвали же вышнего десницу,
Ешь молча щи и пей водицу.
Сиятельный твой так отец
Пил, ел и спит в саду прекрасном,
И там, чувствительных сердец
К отраде в плаче их ужасном,
Над ним поставлен монумент;
То мне ли быть неблагодарным,
Пииту не высокопарным,
Тебе не сделать комплимент?
Нет! - гроб твой освечу лучами,
Вкруг прах омою весь слезами.
А если строгою судьбой
И непреложным, злобным роком
Век прежде прекратится мой,
То ты в отчаяньи жестоком,
Среди ночныя тишины
Наполнь весь дом мой завываньем,
Чтоб враг и друг мой, душ с терзаньем.
Простили мне мои вины:
Хоть то по смерти награжденье,
Внушишь во всех коль сожаленье.
1 Дураком называется ужасной величины датский злобный ко-
бель, от которого Милорд всегда прячется.
1807
[Image024]
Привратнику
Один есть бог, один Державин, -
Я в глупой гордости мечтал, -
Одна мне рифма - древний Навин,
Что солнца бег остановлял.
Теперь другой Державин зрится,
И рифма та ж к нему годится.
Но тот Державин - поп, не я:
На мне парик - на нем скуфья.
И так, чтоб врат моих приставу
В Державиных различье знать,
Пакетов, чести по уставу,
Чужих мне в дом не принимать,
Не брать от имреков пасквилей,
Цидул, листков, не быть впредь филей,
Даю сей вратнику приказ, -
Не выпущать сего из глаз.
На имя кто б мое пакеты
Какие, письма ни принес, -
Вопросы должен на ответы
Тотчас он дать, - бумаг тех в вес, -
Сказать: отколь, к кому писанья,
И те все произнесть признанья
Свободным, без вапинок, ртом;
Подметны сплетни жги огнем.
А чтоб Державина со мною
Другого различал ты сам, -
Вот знак: тот млад, но с бородою,
Я стар, - юн духом по грехам.
Он в рясе длинной и широкой;
Мой фрак кургуз и полубокой.
Он в волосах; я гол главой;
Я подлинник - он список мой.
Он пел молебны, панихиды
И их поныне всё поет;
Слуга был Марса я, Фемиды,
А ныне - отставной поэт.
Он пастырь чад, отец духовный.
А я правитель был народный;
Он обер-поп; я ктитор муз,
Иль днесь пресвитер их зовусь.
Кропит водой, курит кадилом,
Он тянет руку дам к устам;
За честь я чту тянуться рылом
И целовать их ручки сам.
Он молит небеса о мире;
Героев славлю я на лире.
Он тайны сердца исповесть;
Скрывать я шашни чту за честь.
Различен также и делами:
Он ест кутью, - а я салму.
Он громок многими псалмами,
Я в день шепчу по одному.
Державин род с потопа влекся;
Он в семинарьи им нарекся
Лишь сходством рифм моих и стоп.
Мой дед мурза - его дед поп.
И словом: он со мной не сходен
Ни видом, ростом, ни лицом;
Душой, быть может, благороден,
Но гербом - не Державин он!
В моем звезда рукой держима;
А им клюка иль трость носима.
Он может четки взнесть в печать;
Я лирою златой блистать.
А потому почталионов,
Его носящих письма мне,
Отправя множеством поклонов, -
Ни средь обедов, ни во сне
Не рушь ты моего покою;
Но позлащенной булавою
С двора их с честью провожай;
Державу с митрой различай.
1808
Альбаум
Когда аемны оставишь царствы,
Пойдешь в Эдем, иль Элизей,
Харон вопросит иль мытарствы
Из жизни подорожной сей, -
Поэтов можешь одобренья
В альбауме твоем явить,
Духам отдав их для прочтенья,
Пашпорт твой ими заменить.
По них тебя узнают тени,
Кто ты и в свете как жила;
Твои все чувствы, помышленьи
Раскроются, как солнцем мгла.
Тогда ты можешь оправдаться,
И ах! - иль обвиненной быть,
В путь правый, левый провождаться,
Святой иль окаянной слыть:
Тогда черта, взгляд, вздох, цвет, слово
Сей книги записной в листах
Духовно примут тело ново
И обличат тебя в делах,
Во всех часах твоих, мгновеньях;
Ты станешь на суде нагой,
В поступках, мыслях и движеньях
Мрак самый будет послух твой.
Поэт, тебя превозносивший,
Прямым заговорит лицом,
Порок иль добродетель чтивший
Своим возопиет листом.
Лист желтый, например, надменность
Явит, что гордо ты жила;
На синем - скупость вскрикнет, ревность,
Что ты соперниц враг была;
На сребряном - вструбит богатство,
Что ты в свой век прельщалась им;
На темном - зашипит лукавство,
Что в грудь вилась друзьям твоим;
На алом - засмеется радость,
Что весело любила жить;
На розовом - воспляшет младость,
Что с ней хотела век свой длить;
На глянцеватом - самолюбье
Улыбкою своей даст знать,
Что было зеркало орудье
Красот твоих, дабы прельщать;
Надежда на листках зеленых
Шепнет о всех твоих мечтах;
На сереньких листках смиренных
Печаль завоет во слезах.
Но гений, благ твоих свидетель,
На белых листьях в блеске слов
Покажет веру, добродетель
И беспорочную любовь.
1808
Задумчивость
Задумчиво, один, широкими шагами
Хожу и меряю пустых пространство мест;
Очами мрачными смотрю перед ногами,