– Ага, слышит… Тогда давай одевайся, а «Никель» свой не трогай, понял?
Васюта снова стал кивать, одновременно натягивая штаны. Такой поворот дел ему определенно понравился. Когда он полностью оделся и обулся, услышал снова:
– Теперь сядь и сгруппируйся, я переверну «микроскоп».
«Какой еще микроскоп они собрались переворачивать? – не понял сочинитель, но, как и было велено, сел на пол и сжался в комок.
Над ним нависла огромная ладонь, заслонив собой свет. «Банку», покачивая, приподняло, а потом Васюта полетел вверх тормашками, вмиг догадавшись при этом, о каком переворачиваемом «микроскопе» шла речь. А еще через пару мгновений он понял, что сидит на столе в небольшой комнате с драными выцветшими обоями, в которой, помимо упомянутого стола, было еще два стула, обшарпанный фанерный шкаф и продавленная тахта. Ну а возле стола стояли, направив на него стволы автоматов… его мама и папа.
Васюта даже закашлялся от изумления и принялся тереть глаза в надежде, что родители ему всего лишь привиделись. А еще поднатужился – в дикой надежде проснуться. Невольно вспомнив при этом свою старую садюшку:
Папа надолго засел в туалет. Мама надумала выключить свет. Папа решил, что ослеп от натуги. Крик его долго летал по округе.
Но нет, ни он не проснулся, ни отец с мамой никуда не делись. И тогда сочинитель брякнул то, что внезапно слетело с языка:
– Привет… А как вы здесь оказались?..
– В каком это смысле?.. – заморгал отец. – Здесь – это где?
– В Мончетундровске… Вы тоже в переход попали? Но вы же в деревне сейчас быть должны!
– Эй ты, толстомясый! – качнула по-прежнему направленным на него стволом мама. – Дурачка-то из себя не строй. И нас за идиотов не держи. Сейчас сам в деревню отправишься, в ту, из которой уже не возвращаются. А ну говори, где Светуля!
– Мам, ты чего?.. – забормотал Васюта. – Какой же я толстомясый, зачем ты меня так?.. Я вообще за эти дни похудел даже. Пап, скажи ей, я ведь не толстый?.. И… это… опустите вы свои «Никели», а то еще выстрелите случайно!
– Не, Сереж, он нас точно за идиотов держит, – повернулась к отцу мама. – Решил чеканутым прикинуться. Может, шлепнем его от греха?
– Погоди, Ленусь, шлепнуть всегда успеется, – ответил тот. – Только он странный какой-то, не похоже, что под дурачка косит, – возможно, такой и есть. И раньше я его точно не встречал. Может, взаперти держали, оттого умом и тронулся? – Он опустил наконец ствол своего «Никеля» и, тщательно выговаривая слова, обратился к сочинителю: – Ты кто такой? Как попал в лицей? Тебя злая тетя туда привела? Где сама эта тетя?
– Папа, ну не придуривайся, – поежился Васюта, – а то мне уже страшно за вас с мамой становится… Мама, ты тоже убери от меня автомат, не умеешь ведь пользоваться, и дайте я хоть со стола слезу…
– Да какая я тебе мама?! – взъярилась вдруг та. – Тоже мне сыночек выискался! Еще бабушкой меня назови, тогда точно пулькой в лобик поцелую. И не сомневайся, уж с оружием-то я обращаться умею, я с «Никелем» в руках, считай, родилась.
– И меня, – по-прежнему отчетливо и громко, как слабоумному, сказал отец, тыча себя в грудь пальцем, – тоже папой не зови. Я не твой папа. Я чужой дядя. А ты расскажи про чужую тетю. Про тетю Светулю, знаешь такую?
Наконец-то в голове у Васюты что-то почти буквально зашуршало и защелкало, словно мысли, попадая в нужные пазы, стали занимать свои законные места. Ему даже сделалось стыдно за то, что не сообразил сразу. И, не обращая внимания, что на него все еще направлен автоматный ствол, Васюта слез со стола и приложил к груди руки:
– Простите меня, пожалуйста! Я и правда дурак. Вы не мои мама и папа. Точно такие же, ясен пень, но не они. Вы – здешние Сергей и Елена Сидоровы.
– А откуда ты знаешь, как нас зовут? – насторожилась «мама».
– Так мы же при нем друг дружку по именам называли! – хохотнул «отец». – Не-е, это не дурачок, это хитрован какой-то…
– А фамилию он откуда узнал?.. Эй, толстомясый, ты где про нас все выведал? Может, тебя эти жужелицы специально к нам подослали? А ну сознавайся, что вам от нас нужно! – ткнула Васюту стволом «Никеля» в живот здешняя Елена Сидорова. – Считаю до трех и стреляю, если не скажешь. Раз…
– Э! Лен! Не надо в него стрелять! – заволновался Сергей Сидоров. – Мы ведь и за него можем что-нибудь потребовать, если он и правда с ними! А за труп ничего не дадут, только еще и мстить станут.
– Я ему в ногу выстрелю. Жить будет, зато не убежит, – сказала «мама» и вновь перевела взгляд на Васюту. – Два…
Сочинитель понял, что двойница его мамы не шутит. Понял хотя бы уже потому, что хорошо знал свою реальную маму. Пошутить она, конечно, любила, но и юморок что у нее, что у отца был своеобразный, не в бровь, как говорится, а в глаз. А уж то, что говорила не в шутку, а всерьез, она, как правило, всегда исполняла, на слов ветер бросать не любила. Если скажет, что за что-то по шее получишь, – можешь заранее примочки готовить. Скажет, что приставку в окно выкинет, если через пять минут играть не закончишь, – лучше сразу ее выключить, чем потом по сугробам обломки собирать. И уж если эта Елена Сидорова была точной копией той, Васюта ни на секунду не засомневался, что в его ноге скоро будет дырка. А поскольку времени на обдумывание хотя бы какой-то правдоподобной версии у него не имелось, он не нашел ничего лучшего, как выпалить: