— Мама всегда говорит ему: «Шел бы ты к своим формочкам».
Пот покрывал его гладкое лицо тонкой пленкой, похожей на масляную. С хозяйским радушием он улыбнулся Гаю через столик:
— Обед вам по вкусу?
— Весьма, — ответил Гай не кривя душой.
— Вам доводилось слышать о «Трансформ компании Бруно» на Лонг–Айленде? Изготовление преобразователей переменного тока?
— Что–то не припомню.
— И верно, с чего бы вам о ней знать? Прибыли у нее, однако, приличные. Хотите делать деньги?
— Не особенно.
— Можно спросить, сколько вам лет?
— Двадцать девять.
— Вот как? Я бы дал больше. А сколько, по–вашему, мне?
Гай исподволь окинул его взглядом.
— Года двадцать четыре, может, двадцать пять, — ответил он, рассчитывая польстить Бруно: тот выглядел моложе.
— Правильно, двадцать пять. По–вашему, значит, я и впрямь смотрюсь на свои двадцать пять с этим… с этой штуковиной посреди головы?
Бруно прикусил нижнюю губу, в глазах его блеснула настороженность. Внезапно он закрыл лоб сложенной лодочкой ладонью — ему было невыносимо стыдно. Он вскочил и подошел к зеркалу.
— Я собирался его залепить.
Гай пробормотал что–то успокаивающее, но Бруно продолжал разглядывать себя в зеркало, выворачиваясь так и эдак в пароксизме самоистязания.
— Никакой это не прыщ, — сказал он гнусаво, — это фурункул. Нарыв. Во мне нарвало все, что я ненавижу. Настоящая язва Иова.
— Ну уж! — рассмеялся Гай.
— Он вскочил в понедельник вечером, после той самой свары, и нарывает все хуже и хуже. Держу пари, от него останется шрам.
— Нет, не останется.
— А я говорю — останется. Только этой прелести мне в Санта–Фе и не хватало.
Теперь он сидел на стуле, сжав кулаки, покачивая массивной ногой, в позе, выражающей мрачный трагизм. Гай подошел к сиденью у окна и открыл одну из валяющихся на нем книжек. Это оказался детектив. Тут были одни детективные романы. Он попытался прочитать несколько строчек, но печать расплывалась перед глазами, и он закрыл книгу. Верно, крепко выпил, подумалось ему. Впрочем, нынче вечером ему было на это плевать.
— В Санта–Фе, — продолжал Бруно, — мне подавай все, что есть, — вино, женщин и песни. Ха!
— Так что же вам нужно?
— Кое–что, — губы Бруно искривились в уродливой гримасе безразличия. — Все. У меня теория, что при жизни человеку нужно перепробовать все возможное, а умереть, может быть, при попытке сделать по–настоящему невозможное.
В душе у Гая что–то рванулось навстречу этим словам, но тут же осмотрительно сникло. Он тихо спросил:
— Например?
— Например, полететь на Луну в ракете. Или установить рекорд скорости в автомобиле. Рекорд не поставил, но выжал сто шестьдесят.
— С завязанными глазами?
— И совершил ограбление, — Бруно уставился на Гая неподвижным взглядом. — Удачное. Залез в чужую квартиру.
Губы Гая сложились в недоверчивую улыбку, хотя на самом деле он поверил Бруно. Бруно способен на насилие. Способен он и на безумие. Нет, не безумие, поправил себя Гай, на безрассудство. Отчаянная скука богатых, о которой он частенько говорил Анне. Та, что скорее разрушает, нежели творит. А на преступление она толкает так же легко, как нужда.
— Не затем, чтобы что–то взять, — продолжал Бруно. — Что я взял, мне было совсем не нужно. Я нарочно взял то, что не нужно.
— Что именно?
Бруно передернул плечами.
— Зажигалку. Настольную. И с каминной полки — статуэтку цветного стекла. И еще кое–что. — Он снова пожал плечами. — Про это знаете вы один. Я не из болтливых, хотя вы, скорее всего, думаете обратное.
Он ухмыльнулся.
Гай затянулся сигаретой.
— Как это вам удалось?
— Понаблюдал за жилым домом в Астории, подгадал время и просто–напросто вошел в квартиру через окно, спустившись по пожарной лестнице. Это было нетрудно. Так что один пунктик я из своего списка вычеркнул, сказав себе «слава Богу!».
— Почему «слава Богу»?
Бруно застенчиво улыбнулся.
— Сам не знаю, зачем я это сказал.
Он снова налил себе, потом Гаю.
Гай поглядел на напряженные дрожащие руки, которые сумели украсть, на обкусанные до мяса ногти. Эти руки неловко, по–младенчески играли с пакетиком спичек, пока не уронили его на посыпанный пеплом бифштекс. Господи, какая это, в сущности, скучная вещь — преступление, подумал Гай. И насколько зачастую бессмысленная. На преступление тянет людей определенного типа. Кто бы смог догадаться, поглядев на руки Бруно, на его купе, на его противную тоскливую физиономию, что он украл? Гай снова опустился на стул.
— Расскажите о себе, — любезно предложил Бруно.
— Мне нечего рассказывать.
Из кармана пиджака Гай извлек трубку, выбил о каблук, взглянул на высыпавшийся на ковер пепел и сразу о нем забыл. Жар опьянения все глубже проникал ему в кровь. Если контракт в Палм–Бич выгорит, подумал он, две недели до начала работы пролетят незаметно. Развод не должен занять много времени. Рисунок низких белых строений на зеленом газоне с законченного эскиза сам собой, как бывало не раз, во всех подробностях всплыл перед его мысленным взором, хотя он и не называл. Ему тонко польстили, он обрел стопроцентную уверенность, его благословили — все это накатило на него разом и сразу.
— Что за дома вы строите? — спросил Бруно.
— Ну… так называемые современные. Я спроектировал пару магазинов и небольшое административное здание.
Гай улыбнулся. Он совершенно не чувствовал той скованности и раздражения, какие обычно испытывал, когда люди интересовались его ремеслом.
— Вы женаты?
— Нет. То есть вообще–то да. Живем раздельно.
— Почему?
— Несходство характеров, — ответил Гай.
— И давно?
— Три года.
— Разводиться не собираетесь?
Гай, нахмурившись, задумался.
— Она, как и вы, из Техаса?
— Да.
— Намерены вы с нею встретиться?
— Обязательно. Сейчас нам предстоит оформить развод.
Гай сжал зубы. Зачем он это сказал?
Бруно презрительно фыркнул;
— Каких только девок вы не подбираете себе в жены там, на Юге!
— Хорошеньких и очень, — возразил Гай. — По крайней мере, некоторых.
— Но большей частью туповатых, разве не так?
— Не без того, — и Гай про себя улыбнулся. Мириам как раз из таких южанок, которых, видимо, имел в виду Бруно.
— А ваша жена, она из каких?
— Довольно хорошенькая, — осторожно ответил Гай. — Рыжая. Несколько полноватая.
— Как ее звать?
— Мириам. Мириам Джойс.
— Хм… Умная или туповатая?
— Не очень умная. Я и не хотел жениться на умной.
— И втрескались вы в нее по уши, верно?
Как он догадался? Разве это заметно? Бруно сверлил его проницательным взглядом, ни разу не мигнув, словно дошел до той стадии усталости, за которой уже и сон не берет. У Гая возникло чувство, что эти серые глаза изучают его вот уже много часов подряд.
— Почему вы так решили?
— Хороший вы парень, ко всему относитесь серьезно — и к бабам тоже, да?
— Что значит «серьезно»? — возразил Гай. Но его захлестнуло теплое чувство к Бруно, потому что тот откровенно сказал о чем думает. Большинство людей, и Гай это знал по собственному опыту, хранят свое отношение про себя.
Бруно развел руками и вздохнул.
— Так что это значит «серьезно»? — повторил Гай.
— Весь нараспашку, столько надежд возлагаете, а потом получаете в зубы. Разве не так?
— Не совсем.
Однако эти слова пробудили в нем жалость к себе. Он встал, прихватив стакан, но отойти в купе было решительно некуда, и вагон так раскачивало, что нельзя было даже толком стоять.
А Бруно все не сводил с него взгляда, закинув ногу на ногу (так что старомодный ботинок болтался в такт поезду), снова и снова ударами пальца стряхивая с сигареты пепел прямо в тарелку. Недоеденный розово–черный бифштекс медленно серел под пепельным дождем. Гаю показалось, что Бруно, услышав, что он женат, стал коварнее. И любопытней.