— Мне значительно лучше. Правда. Скоро восстановлюсь.
— Впервые без тебя. Если честно, я не представляю как… Меня даже тошнило с утра.
Мой рок — излишняя эмоциональность — прорывается даже через обезболивающие. С самого детства я могла заплакать на ровном месте от радости или печали. Сейчас сам бог велел. Слезы катятся по щекам, хотя я продолжаю улыбаться. Забавно, что могу, плача, продолжать делать необходимое. Тренера давно привыкли.
— А ну-ка перестаньте! — встряхиваю подруг. — Вы самые лучшие! Самые-самые! Сильные, смелые, талантливые. Мои девочки! Вы поедете и привезете медали. Кто-то же должен мне их показать, в конце концов!
— Ох, Ива!
Мы обнимаемся втроем крепко-крепко. Потом я провожаю девочек до микроавтобуса. Обнимаюсь с тренерским составом, улыбаюсь.
Меня зовут Иванна Ершова, мне двадцать один год. С шестнадцати лет я в сборной страны и в этом году должна была выступать на Олимпийских играх. Сейчас это под вопросом. Игры через несколько недель, а у меня нога в гипсе.
Четыре месяца назад в моей жизни начался кромешный ад. Травма, и как ее следствие — сорванное выступление. Полный шок и провальное интервью. Мне вкололи что-то очень сильное, разум словно помутился, я не поняла журналистов и сказала не то, что следовало. После чего спонсоры прекратили со мной сотрудничество. Разом. Без объяснения причин и шанса оправдаться. Просто вычеркнули из жизни.
То злополучное интервью и фотографии красовались во всех спортивных изданиях. Я почти восстановилась, но неделю назад, как сказала Алла Теодоровна, доломалась окончательно.
Всё, что могу сделать для команды — это поддержать морально.
Смотрю вслед уезжающему микроавтобусу. Лена и Таня высунулись из окон и машут, а я в ответ. Девочки шлют воздушные поцелуйчики. Я плачу и смеюсь одновременно.
— Ива, я на работу опаздываю, — осторожно просит поспешить мама.
— Да-да, конечно. Идем.
Сжимаю костыль. Представляю, как отбрасываю его и бегу. Бегу быстро-быстро!
Забираюсь в машину, пока еще нашу, и смотрю в окно.
— Тебя в университет?
— Домой.
— Ива, учеба в самом разгаре. Раз ты больше не тренируешься, нужно посещать занятия в полную силу. Уверена, это бы отвлекло тебя. Студенческая жизнь, новые знакомства. Парни! О, я обожала! Единственное, о чем жалею, — что так рано встретила твоего отца. Хотя тогда бы у меня не было тебя. Значит, ни о чем не жалею…
Мама продолжает болтать, стараясь развеселить, и я улыбаюсь, чтобы не расстраивать ее. Выхожу у университета, машу рукой. Едва внедорожник скрывается за поворотом, ковыляю на остановку. Не могу я там находиться. На меня смотрят абсолютно все. Столь активное сочувствие хуже насмешек.
В автобусе достаю наушники и включаю на телефоне запись своего последнего выступления. Прокручиваю его снова. Снова и снова. И снова. И снова.
После возвращения Алла Теодоровна приглашает в гости. Оставив костыль у входа, я, выпрямив спину, прохожу в кухню.
Стинг, небольшая собачка породы бишон-фризе, несется навстречу и начинает ластиться. Приседаю и с радостью глажу, сюсюкаясь. Почти не морщусь от стрельнувшей боли.
Алла Теодоровна тем временем готовит чай, накрывает на стол.
Каждый раз при общении с Андреевой переполняет величественный ужас, смешанный с восхищением. До сих пор не знаю, чем я понравилась ей девять лет назад, но после соревнования она пригласила нас с мамой на разговор. Помню этот невероятный трепет и стыд за дешевый купальник, за ошибки, которые допустила.
Алла Теодоровна сказала маме, что я невероятно женственная и грациозная для своего возраста. И что никто из выступающих сегодня не слышал музыку так, как слышала ее я. Андреева предложила переехать в Москву. Дальше была сложная ночь, мы с мамой долго обсуждали, спорили, а утром дали положительный ответ.
Места в общежитии не было, и тренер запросто поселила меня у себя на диване. Безоговорочно поверила в совершенно чужого человека! Благодаря ей мы с мамой имеем всё, что имеем. Алла Теодоровна — совершенство.
Когда я присаживаюсь за стол, она сразу переходит к делу:
— На Олимпийские игры ты не едешь.
Опускаю глаза и вжимаю голову в плечи. Слезы текут ручьем, но тренер не обращает внимания, она привыкла к этой моей особенности.
— Еще целых три недели, это много. Я справлюсь.
— Нет, не успеешь. Я говорила с врачом. Если ты вернешься к тренировкам прямо сейчас, есть вероятность, что останешься вообще без ноги. Я не могу так рисковать.
— Я могу. Мне двадцать один, я взрослая. И полностью беру на себя ответственность…