А если они не смогут исполнять указанные социальные обязательства нового бюджета, тогда на общий инфляционный всплеск наложатся другие, вовсе не благие – и не безопасные! – последствия. Провоцирующие уже не только экономический, но и социально-политический, террористический и т.п. кризис.
И тогда уместны вопросы: люди, которые все это делают, понимают перечисленные последствия, или не понимают? А если понимают – кто это делает, и зачем?
Спасибо. Я возвращаю слово Сергею Ервандовичу.
С. Кургинян
Спасибо большое. Я вскоре постараюсь на эти вопросы ответить дополнительно. А здесь кратко просуммирую сказанное.
Пусть они нас не пугают этой инфляцией. И вообще, этот разговор об инфляции нужно перевести в какое-то другое качество, в любое другое. Переведите его в нормальное качество разговора со страной, а не крутите показатели перед глазами в общем-то образованного населения, которое уже рассматривает всё как хохму. Ведь такое уже было в брежневский застой… Научитесь разговаривать с обществом! Научитесь приводить аргументы, войдите в дискуссию. Что за постоянный страх – что-нибудь нарушить?
Экономическая команда движима тем же страхом, что команда политическая. Она не может выйти за правила и ограничения. Она начнет разговаривать, а другие члены команды скажут: "Почему он высовывается?" Кроме того, ядро команды вообще занято совсем другими делами. Там есть одна реальная проблема: что, как, куда и во сколько. И тут все конкретны.
Здесь же царит некий невроз. Он распространяется от той сферы, о которой я сказал, на многие совершенно другие области и достигает характера политического бреда. (Рис. 5)
Итак, основа власти. Что они говорят? "Мы всех пригнем!" А кто будет сопротивляться? "Мы – этих пригнем и тех пригнем!" Поэтому – мы власть! Я хочу спросить: а вы пробовали когда-нибудь каким-нибудь коллективом так руководить? Полком, взводом, аналитическим центром, лабораторией, элементарным общественным объединением?
Вы приглашали когда-нибудь бригаду в аналитический центр: "Стукни этого, стукни того!.." Все боятся… Теперь работайте! Кто работать будет? Вы полком в боевых условиях так пробовали командовать? Кораблем? Вы кем так пробовали командовать?
Сейчас я вас стукну по голове – вы испугаетесь. И что начнется? Все верят, будто что-то начнется. Это уже стало общим гипнозом. Что тут начнется, вы мне можете объяснить? "Пойдет уж музыка не та".
Теперь по ходу выступления я буду обращаться к тексту статьи "Эсхил и Общественная палата". (Здесь и далее цитируется статья С. Кургиняна "Эсхил и Общественная палата", опубликованная в "Литературной газете", #41, 5-11 октября 2005 года)
"Угроза #1 – потерять власть, оказавшись чересчур слабыми.
Угроза #2 – потерять власть, оказавшись чересчур сильными.
Кто-то усмехнется… А зря!
У Эсхила, древнейшего из греческих трагиков, Прометея сопровождают к скале, где он должен быть прикован, Сила и… И Власть! Умел ведь древний грек почувствовать разницу! Понимал, что Сила – это одно, а Власть – другое. Что можно "у-силить" (добавить силы) – и через это потерять власть".
Достоевский ведь как говорил: "…на чуде, тайне и авторитете". Вы пробовали держать власть не на авторитете? Любую? Я – нет! Вообще не понимаю, что это такое! Я в геологии так не управлял бригадой копальщиков канав, чтобы у меня не было авторитета! А чтобы при этом рядом со мной стоял мент и бил кого-нибудь по голове? Так не копают!
"Спросят: а при чем здесь Общественная палата РФ? Очень даже, знаете ли, при чем!
В чем источник власти? В силе как таковой? Отнюдь! Ибо сказано было: "На штыках не усидишь". И это та объективность, против которой возражать – хуже, чем того… против ветра…
Сила, конечно, нужна. Но – категорически недостаточна.
Подлинный источник власти – легитимность. О ней-то и пойдет разговор. Она-то и связывает никому не интересного гражданина Эсхила со столь важной для многих – и я убежден, что мертворожденной, – Общественной палатой.
Современная западная демократическая культура признает один возможный тип легитимности. Он основан на победе в некоей игре, ведущейся по правилам, одинаковым для всех участников. Здесь же – обязательное равноправие в том, что касается "средств игры". Например, допуска к телеэфиру – главному ресурсу такой игры в XXI столетии. А что обеспечивает равенство допуска? Немонопольность на соответствующем рынке средств ведения игры. И пошло, и поехало".
У всех – одинаковое правило. И в этом одинаковом правиле – он самый сильный боксер. Его выбрала нация. Ура!
"Во-первых, нужно категорически зафиксировать, что это не единственный возможный тип легитимности. Есть, например, легитимность мессианского типа: "Партия торжественно провозглашает: "Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме""…
Что это означает? А вот что: "У нас есть идея и сверхцель, и идите вы вальсом вдоль своего западно-демократического забора". Что дальше? Авторитарная власть! Нелегитимно? Еще как легитимно – пока идея работает!
Есть легитимность – можно поиграть и на силовом поле. А вот когда идея рушится и легитимность вместе с ней улетучивается, то власти как не бывало, и никакая сила ей не поможет. Да и не применит она эту силу. Постыдится или, так сказать, убоится. Короче, в танках гэкачэпистов сидели солдаты, читающие журнал "Огонек".
Во-вторых, демократический идеал – это одно. А его реализация – это совсем другое. Оставим в стороне греческий полис, эпоху Перикла и все прочее разное… Березовский и Гусинский, поделившие телеэфир, – это идеал Перикла или нечто иное? Да и с Тэдом Тернером, например, все далеко не просто. Так что идеал – одно, реальность – другое. Но есть еще и третье – видимость.
Ельцин мастерски крутился на поле видимости демократической легитимации. Не хочу этим сказать, что он приказывал Гусинскому его ругать. Но то, что Ельцин мог отвернуть Гусинскому голову одним мизинцем, – показало пресловутое "лицом в снег". Однако Ельцин знал, что ему нужно, чтобы его ругали. Ему была нужна видимость того, что кто-то от него независим, – и ругает, ругает, а он, Ельцин, – борется и побеждает. "Помилуй государь, тебе ль у нас прощения просить?" – "Молчи, холоп, я каяться и унижаться властен пред кем хочу. Молчи и слушай. Каюсь!" (Алексей Толстой).
И Киселев поносил Ельцина, поносил… А потом открывал в нем ценные для демократии качества… Была легитимация через видимость масс-медийной и иной конкуренции… Через видимость! Но видимость была хорошо продумана".
Управляли "понтом", но им же управляли!
"То же самое с олигархами. Ельцин знал, что это пацаны, берущие под козырек. Но ему нужна была видимость того, что господствующий класс (крупный капитал!) приказал ему стать президентом. Легитимация через видимость независимых социальных источников власти – вот что это такое. Через видимость, но и ее продумали до деталей".
Так что теперь? Где независимый социальный источник? Нет? Но тогда – прыгайте в авторитарность! Но в авторитарность тоже не хочется прыгать, потому что тогда уж какая "восьмерка"?
Значит, возникает депрессия между демократической легитимностью и авторитарной. Ельцин был в ней два года (93-й -95-й) после расстрела Белого Дома. За эти два года превратился из матерого мужика в полутруп. Он два года 12 часов в день разводил Коржакова и Грачева. Потому что как только он оперся на спецназ и танки, на следующей стадии спецназ и танки спросили: "А почему не мы?" Как сказал Коржаков: "Сначала – чечен из Белого Дома, а потом – кое-кого из Кремля!"
Завидово… Что такое проблемы с носовой перегородкой у Ельцина? Я вам говорю то, что знаю точно. Это первый синдром: они его заперли. Заперли, решили, что будет Сосковец. Ельцин успел позвать Грачева. Грачев приехал с десантниками, его откупорил.
С этого момента каждый день Паша Гусев поливал десантников. И "Пашку-мерседеса". Пока они не сговорились… Как только они сговорились и Гусев пожал руку Грачеву, Ельцин выкинул Грачева. Абсолютно правильно! Потом – выкинул Коржакова. Но два года изнурительной игры!