Софичка почувствовала некоторую обиду оттого, что он все время говорит о своей охоте, а ее вроде не замечает. Может, начни он заигрывать с ней, она бы сама попыталась оттолкнуть его от таких разговоров, но сейчас ей очень захотелось приблизить его к тому, что жгло ее и изводило весь год.
- Роуф, - сказала она, вздрагивая от волнения, - в тот раз, когда ты заглянул в табачный сарай, ты ведь хотел мне что-то сказать? Мне ведь не почудилось?
- Какой табачный сарай? - спросил Роуф, медленно возвращаясь от своих коршунов на землю.
- Ну, в тот раз, - еще сильнее волнуясь, напомнила Софичка, - когда ты спрашивал бригадира, ты ведь совсем другое хотел мне сказать?
Роуф осоловело смотрел на нее несколько секунд и вдруг, {13} запрокидываясь на ствол бука, вскинул ружье - и бабах в небо!
Софичка ахнула от страха, прихлопнула ладонями уши и посмотрела вверх. Она увидела огромного коршуна, пролетающего над ними, и успела заметить, как он отпрянул после выстрела, словно подброшенный дробью, но тут раздался второй выстрел, и коршун, с каждым мгновением вырастая на глазах, пошел вниз и шлепнулся на траву недалеко от них. Он побежал по траве, уродливо вскидывая обессиленными огромными крыльями. Роуф кинулся за ним и через несколько секунд поймал его. Птица, взмахивая непомерными крыльями, вырывалась у него из рук, пока он не изловчился схватить ее за глотку и перекрутить ее.
Софичка зажмурилась, ей показалось, что она услышала хруст переломанных хрящей. Тяжело дыша, с упоенным лицом, Роуф возвратился к ней и швырнул огромную, еще слабо трепыхающуюся птицу к ее ногам.
- Ты видела?! - спросил он, радостно улыбаясь и снова садясь рядом с ней. Он сначала прислонил ружье к стволу бука, а потом сел, опять не забыв приподнять птиц, телепавшихся на его поясе, чтобы не подмять их.
- До чего же ты быстрый, Роуф! - воскликнула Софичка. - До чего ж ты быстрый!
- Да, я быстрый, - отвечал Роуф, старательно вытирая о траву окровавленную ладонь правой руки.
- И как ты его заметил, Роуф, - удивилась Софичка, - ты ведь смотрел на меня?
- У охотника третий глаз на затылке, - важно заметил Роуф. Чувствовалось, что он наконец успокоился.
- Ты чересчур быстрый, Роуф, - сказала Софичка, - с тобой, наверно, опасно...
- Смотря кому, - усмехнулся в ответ Роуф и посмотрел на Софичку так, словно только что ее заметил.
Солнце уже поднялось довольно высоко. В траве вовсю разверещались кузнечики. Высоко в небе плыли и плыли коршуны. Некоторые из них снижались на желто-зеленых холмах, где под {14} купами деревьев прятались охотники и откуда доносились приглушенные хлопки выстрелов.
- Роуф, - снова напомнила Софичка, - ты ведь в тот раз, когда заходил в табачный сарай, хотел мне что-то сказать? Ты ведь хотел, Роуф?!
- Да, - согласился Роуф и как-то странно посмотрел на Софичку своими светлыми глазами на загорелом лице, - но откуда ты знаешь об этом?
Он перевел взгляд на корзину с ежевикой, стоявшую между ними. И вдруг гребанул ладонью горсть ежевики и, высыпая ее в рот, снова взглянул на Софичку, каким-то странным образом соединяя ее с этой ежевикой. Так показалось Софичке.
- Я сама догадалась, Роуф, - восторженно отвечала Софичка, - как только увидела тебя, догадалась!
- Ежевика в жару хорошо идет, - сказал Роуф, причмокивая и как-то странно поглядывая на Софичку. Видно было, что он одновременно прислушивается к хлопанью выстрелов на желто-зеленых холмах. Снова, уже не глядя, запустил руку в корзину и достал еще горсть ежевики.
- Так что же ты мне хотел сказать, Роуф? - спросила Софичка, дрожа от волнения.
- Я хотел сказать, что ты лучше всех, - сказал Роуф и снова прислушался к желто-зеленым холмам. Прислушавшись и словно убедившись, что они ему не помешают, очень странно взглянул на Софичку.
- Не ври, Роуф! - вскричала Софичка. - В Чегеме столько красивых девушек!
- А ты лучше всех, - убежденно сказал Роуф и, не глядя, приподнял корзину и поставил ее влево от себя, словно освобождая место между собой и Софичкой.
- Роуф, зачем ты переставил корзину? - удивилась Софичка.
- Так надо, - сказал Роуф и стал вытирать руку о траву. Теперь ладонь его была измазана ежевичным соком. "Покончил с ежевикой и теперь приступит ко мне", - замирая, подумала {15} Софичка. Сейчас он оттирал руку от ежевичного сока дольше, чем от крови коршуна.
- Отчего ты так долго трешь руку о траву? - вскричала Софичка, умирая от любопытства.
- Сейчас узнаешь, - сказал Роуф и вдруг снова прислушался к холмам, откуда доносились приглушенные выстрелы, словно раздумывая, не помешает ли ему то, что делается на холмах. И, словно убедившись, что не помешает, расстегнул свой охотничий ремень с дичью и накинул его на поваленный бук.
- Что ты скинул пояс, Роуф?! - вскричала Софичка, чувствуя, что ноги ее наполняются непреодолимой тяжестью.
- Вот уже год, - сказал Роуф, - как только я тебя увижу, мне хочется тебя трясти, трясти, трясти...
- Да что я, яблоневая ветка, что ли, чтобы меня трясти?! - снова вскричала Софичка.
- Думаю, что тебе придется научиться готовить коршунов, - сказал Роуф и, подсев к ней, обнял ее одной рукой.
- Не хочу я готовить коршунов, - стыдливо сказала Софичка, горячо чувствуя его руку на своем плече, - небось они жилистые?
- Сначала попробуй, а потом говори, - отвечал Роуф и, крепко прижав ее к себе, поцеловал прямо в губы. Софичка, задохнувшись, вырвала лицо, но он ее снова притянул к себе и снова поцеловал прямо в губы. Она снова вырвала лицо, но он ее крепко держал одной рукой, и она вспомнила его напряженное плечо, когда он вырывался из свалки, и подумала, что рука его сейчас, наверное, так же напряжена. И он снова притянул ее к себе, и она снова почувствовала, что чем сильнее она сопротивляется, тем теснее их сближает какая-то сила.
- Роуф, нас могут увидеть!
- Только коршуны!
- Нас обоих убьет мой брат, если узнает!
- Не бойся, я тебя украду!
Наконец он так крепко ее поцеловал, что она захотела, чтобы он ее еще крепче поцеловал. Но тут он сам оторвался от нее и встал. {16} Она сидела с закрытыми глазами, прислонившись к буковому стволу. Он уже надел свой пояс, прикрепив к нему последнего коршуна. И сквозь тишину забытья, сквозь острый, близкий запах вянущих трав и теплой земли она откуда-то сверху услышала его голос:
- Как только уберем кукурузу и виноград, я дам тебе знак. Жди.
Шаги его быстро ушуршали по траве. Софичка очнулась. Она все так же сидела, откинувшись спиной на ствол поваленного бука. Солнце жарко припекало. Кузнечики оглушительно трещали в траве. В воздухе стоял сильный запах разогретых папоротников. Софичка чувствовала, как кровь струится в ее теле. Голова кружилась, и все, что она видела, поднималось и плыло куда-то. Плыла земля, на которой она сидела, плыли далекие горные хребты с заснеженными, сверкающими вершинами, плыли желто-зеленые холмы, откуда теперь гораздо реже, но все еще доносились приглушенные хлопки выстрелов и взлаи разгоряченных собак. Плыла прибрежная долина в сиреневой дымке, прорезанная серебряной лентой Кодора, и плыло огромное бездонное небо, по которому все еще пролетали бесконечные стаи коршунов, взмахивая крыльями медленно, мощно, устало.
Прошел месяц. На приусадебном участке дедушки убрали кукурузу и уже третий день собирали виноград. Брат Софички Нури и дядя Кязым, стоя на ветках ольховых деревьев, обвитых виноградной лозой, рвали виноград. Длинные конусообразные плетеные корзины, наполненные черными гроздьями, с шумом пробивая пожелтевшую листву своим острым концом, спускались вниз на веревке. Софичка вываливала из них виноград в большую круглую корзину, а эта, конусообразная, снова поднималась наверх.
Над корзиной вились бесчисленные полосатые осы. День был необычайно жарким, парило, ждали дождя. Дядя Кязым и Нури спешили добрать виноград до начала дождей.