Он встал и долго расхаживал по кабинету. Потом опять сел за свой стол и начал перелистывать какие-то бумаги в красной папке.
— На днях освобождается одна небольшая квартира, сейчас ее занимает наша администрация… Мы ее еще никому не обещали…
— Но, товарищ Мичев!..
— Говорю тебе, не возражай!.. А этот, как его, Харамиев, писатель, пусть временно останется в полуподвале… Правильно я говорю?
— Спасибо, товарищ Мичев, спасибо! — начал кланяться я.
А он встал и отругал меня, потому что не любил поклонов. Потом взял телефонную трубку и подал мне знак выйти из кабинета.
Радостный, как на крыльях, полетел я по лестницам вниз и помчался поскорее домой, чтобы сообщить там радостную весть. Свояк и Еленка устроили мне аплодисменты. А жена еще больше помрачнела.
— Не будет этого! — сказала она. — Я отсюда и шагу не сделаю, пусть мне хоть палаты делают!
— Радка! — начали мы ее уговаривать все вместе.
— Нет! — Она была тверда и непреклонна.
И конечно, в солнечную квартиру переселились свояк и Еленка, а мы остались жить в полуподвале, как и раньше, довольные благополучным исходом дрязги, которая грозила рассорить нас навсегда. А так ведь не должно быть, верно? Потому что каждый имеет право на счастье, независимо от того, где он живет — в полуподвале или в солнечной квартире.
Об одном мы только горевали — о Дряновском монастыре, где так хорошо было проводить свой летний отпуск… Свояк, увлеченный бухгалтерской и писательской деятельностью, забыл и о природе, и о своем здоровье… Но говорят, что профсоюзы уже начали думать над этими вопросами. Так что было бы только терпение…
Зафиров возвращается
Неожиданная весть молниеносно разнеслась по кварталу:
— Зафирова сняли с работы! Зафирова посылают на мясокомбинат!
Я ходил по улицам с почтовой сумкой через плечо и никак не мог успокоиться. Заглянул и в «Граово», после работы конечно, чтобы поразузнать, так это или не так, но все безрезультатно — никто ничего толком не знал… Один только повар усмехнулся многозначительно через окошечко кухни и подмигнул мне: мол, не твое это дело… И я решил больше не расспрашивать. Но поскольку я человек любопытный, то не вытерпел и пошел в налоговое управление к Ивану Г. Иванову будто бы затем, чтобы поговорить о партийном просвещении. Он посмотрел на меня, как всегда, строго и сказал:
— Так это ты распространяешь эти зловредные слухи?
— Нет, — ответил я ему. — Об этом весь квартал говорит, а может, и вся столица… Кое-кто будто бы его даже видел — шатается по Экзарха Иосифа…
Иван Г. Иванов долго молчал, потом положил руку на мое плечо и сказал:
— Слушай, брат, сейчас сложное время. Враг ходит с партийным билетом!..
Я с изумлением посмотрел на него, а он больно сжал мою ключицу.
— Слишком быстро, — продолжал он, — мы успокоились… Я даже у тебя замечаю известный либерализм, который мне не нравится. Что бы это значило?
Я подался вперед, чтобы лучше разглядеть его, а он продолжал сжимать мне ключицу.
— Слишком много внимания ты уделяешь Хаджиевой… И забываешь при этом о своем пролетарском происхождении… Даже Мекишеву позволил себя рисовать, в то время как не позировать, а работать надо…
— Но я ведь ходил в часы отдыха…
— Никто сегодня не отдыхает, дорогой, а тем более отделение связи, где сосредоточены государственные интересы.
Он продолжал сжимать мое плечо, а я не шевелился, чтобы, не дай бог, чего-нибудь не повредить, поскольку чувствовал себя так, будто меня подвесили на железном крюке.
— Почему ты отказался от ночного дежурства, когда тебя просила об этом Игнатова? Первое Мая, а ты спишь! Да виданное ли это дело?.. А о последствиях ты подумал?..
— Но ведь я сказал ей, что дежурю в эту ночь на почте!
— А справка! Где твоя справка об этом?
— Я представлю…
— Хорошо, — сказал он и отпустил мое плечо. — Надо проявлять бдительность, дорогой, потому что положение крайне напряженное… Вот и Зафиров… Хороший товарищ, а затянуло его буржуазное болото…
— Как это? — навострил я уши.
— Слаб теоретически, — ответил мне Иван Г. Иванов.
— Что, у них кружка нет?
— Ты, Мицков, проявляешь излишнее любопытство!
— Ты прав, — вздохнул я, и мы расстались.
Как я спустился с пятого этажа, не помню. Но, очутившись на улице, почувствовал, что пот с меня льет в три ручья, будто я вышел из парной. Я расстегнул воротник куртки и долго вытирал лицо и шею. И вот в тот самый момент, когда я уже поостыл немного и мог спокойно продолжать свой путь к Экзарха Иосифа, кто-то дружески окликнул меня сзади: