— А все же дошли они в своих отношениях до крайности или нет?
Иван Г. Иванов усмехнулся:
— Что ты понимаешь под крайностью?
— Доказано ли все, — продолжил я запинаясь, — или это только слухи?
— Если не веришь, зайдем ко мне домой, я тебе прочитаю копию акта и протокола милиции. Согласен?
— Да, любопытно, — сказал я и почувствовал, как порочные мысли полезли мне в голову, а сердце учащенно забилось, словно я двенадцатилетний мальчишка, а не остепенившийся уже мужчина, имеющий жену и ребенка, вступившего в переходный возраст. Почувствовал даже, как у меня пересыхает во рту.
— Да, да, пойдем ко мне домой, я прочитаю тебе копию!.. А кроме того, нам надо поговорить с тобой и о расследовании.
«Ну и что такого? — подумал я. — Зайду!» И пошел вслед за ним.
Пройдя по узкой дорожке, мы поднялись по каменным ступенькам и вошли в вестибюль первого этажа, оклеенный дорогими обоями, каких сейчас нет, с вешалкой для одежды, с большим овальным зеркалом, принесенным сюда, по всей видимости, из швейной мастерской. Иван Г. Иванов снял шапку, пятерней пригладил перед зеркалом волосы и пригласил меня пройти в гостиную, где зажег люстру с несколькими лампочками, оставшимися тоже с прошлых времен и прилично сохранившимися. В углу виднелось канапе с потертой плюшевой обивкой, а посередине стоял круглый столик, покрытый кружевной салфеткой. У окна я увидел швейную машину и ширму.
Иван Г. Иванов пригласил меня присесть к круглому столику, а сам исчез где-то в глубине комнат и долго не возвращался. Потом я услышал шепот за стеклянной дверью и различил силуэт его жены, обозначившийся на матовом стекле двери. Она стояла опустив голову. Он что-то ей говорил. Вскоре их силуэты исчезли, а спустя несколько минут жена Иванова вошла в гостиную с подносом, на котором стояла вазочка с вишневым вареньем. Его я предпочитаю всем другим.
— Добро пожаловать, — сказала она очень тихо и поставила вазочку с вареньем передо мной. Это была маленькая женщина, довольно невзрачная, с редкими рыжеватыми волосами и белым, морщинистым от чрезмерного употребления косметики лицом. По всей вероятности, мы подняли ее с постели, ведь было уже довольно поздно.
— Я хотела сварить тебе кофе, но Иван сказал мне, что ты любишь варенье… Что, и ты так же занят, как он?.. Целыми днями его не вижу.
— И я, — ответил я.
Она попыталась сказать мне еще что-то, но в этот момент в комнату вошел Иван Г. Иванов и тотчас подал ей знак оставить нас. И вот перед нами оказалось досье на Игнатову и Каишева. Это, в сущности, была довольно объемистая папка, полная материалов, которые собирались, как сказал Иванов, почти полгода заботливо и внимательно, имея в виду деликатность вопроса, не терпящего двусмысленностей и неясности. Собирал ее сам Иван Г. Иванов, систематизировал, сопоставлял и уточнял до малейших подробностей факты, против которых невозможно было что-либо возразить. Он раскрыл папку и посмотрел на меня:
— Ты — второй человек, который видит эту папку! — Он взглянул на меня еще строже и предупредил: — Все должно храниться в полной тайне до следствия… Потом можешь говорить сколько тебе угодно!.. Ты же знаешь, утопающий хватается за соломинку.
— Ну о чем ты говоришь?
— Я знаю, о чем говорю. А ты слушай, потому что должен быть вооружен доводами и аргументами… — Он перелистал несколько страниц: — Я не буду тебе читать их биографии… Отец ее железнодорожник, сейчас работает в производственном кооперативе. Мать — портниха, не первой руки, конечно, так, для услуг в пределах квартала… Каишев — футболист, проявил себя после Девятого сентября… Когда началось их сближение?
Я заерзал на стуле, а он медленно продолжал листать досье, слюнявя пальцы, стремясь еще больше разжечь мое любопытство:
— Десятого апреля прошлого года Игнатова попросила у Каишева гимнастические снаряды. Каишев предложил ей спуститься вместе в подвал, чтобы она сама выбрала все, что ей нужно, в его присутствии. Спустились. Пробыли там около пятнадцати минут. Вышли с изменившимися лицами. Люди слышали, как он ей сказал: «Вечером в шесть». Она промолчала, смущенно опустив голову… Второй этап… — Он вытащил какую-то бумажонку, почтовый конверт с наклеенной маркой: — …В семь часов пятьдесят минут вечера у источника с тремя медвежатами… Это письмо ты сам лично доставил Игнатовой, став курьером в их преступных деяниях, не подозревая об этом, конечно.