— Почему я такой худой? — спросил он и ответил: — Сам себе удивляюсь. Ем я достаточно… Вон коллеги мои — люди полные, крепкие, здоровые. Их и уважают. А меня, простите, несерьезным считают… Да, молодой Масларский… А ты отдуваешься… Донжуана из тебя сделали… Интересно… А почему бы и нет? Хорошая слава… — Он похлопал меня по плечу и сел рядом в кресло.
Кабинет у него был просторный, все стены увешаны плакатами. Я понял, что имею дело с человеком добрым, который на своем месте долго не продержится.
— Ты мне все-таки правду скажи: прежде когда-нибудь такое свинство в гостинице бывало или нет?.. Только правду говори. Я не люблю, когда мне врут.
— Ну что вы, — возразил я. — Как можно?
— Ни разу? Интересно… И Гюзелев говорит, что женщины не ходили… Кстати, как он, этот Гюзелев? Гостиницей управляет?
— Порядочный человек.
— Совершенно?
— Головой ручаюсь.
— Я бы не советовал тебе торопиться с выводами. — Он встал и снова вернулся за свой стол.
Я смотрел на него с любопытством.
В кабинете было светло, в открытые окна ярко светило летнее солнце. Над столом висела увеличенная фотография — Ленин читает «Правду». На столе стоял портрет Феликса Эдмундовича Дзержинского.
Во мне будто что-то перевернулось. Внезапно я почувствовал к Векилову симпатию.
— А что скажешь о своем однофамильце? — неожиданно спросил он.
— Тоже хороший человек… порядочный.
— Значит, все хорошие, все порядочные… А кто же тогда плохой? Милиция?
— Я этого не говорю.
— Ты не говоришь, но это само собой разумеется… Да, слишком ты доверчив, дорогой мой… «Недостаток, который вы скорее всего склонны извинить, — легковерие…» Чьи это слова?.. Нашего учителя Маркса…
Он, вытянув тонкую шею, повертел головой и поправил белый подворотничок кителя. Ему все казалось — что-то у него не в порядке, что-то не так на нем сидит.
— Видишь вот эти квитанции?
Я привстал. Он размахивал передо мной пачкой смятых грязных бумажек и огорченно смотрел на меня, как-то по-особенному приподняв одну бровь.
— Сделки… грязные сделки…. Сводничество, махинации, шарлатанство…
— Не понимаю.
— И я не понимаю… Нет, не зря я целый месяц ел говяжью чорбу в его грязной столовой… Слава богу, теперь уже все! С чорбой покончено! С завтрашнего дня перехожу на кислое молоко в соседней молочной…
Я был в недоумении, ничего не мог понять.
— Будь спокоен, — подмигнул он мне, — на этот раз я буду пить кислое молоко без какой-либо определенной цели… Ну, топай!.. — Он подошел и подал мне руку: — До свидания!.. Просто хотел с тобой увидеться… Знал, что мы земляки, а встретиться все как-то не доводилось… Такая уж у нас жизнь!..
Я расстался с ним с большой неохотой. Хотелось поговорить с Векиловым еще. Он разжег мое любопытство, а сам сказал «до свидания». Даже нажал на кнопку звонка и попросил пригласить следующего посетителя, ждавшего в коридоре, у дверей.
Я вышел ошеломленный и удивленный. Идя по улице, пытался привести мысли в порядок. «Так вот, значит, какой человек этот Векилов…» И я невольно улыбался.
9
В конце концов я решил выехать из ведомственной гостиницы и подыскать себе частную квартиру. «Теперь-то я избавлюсь от вечного дребезжания тарелок в столовой, где я каждое утро ел чорбу, — думал я. — Больше меня не будет преследовать запах брынзы из подвала. Могу подумать и о семейном очаге, как мне советуют некоторые знакомые женщины».
Дни шли чередой, но ничего не менялось. С Векиловым я лишь изредка виделся в кафе-молочной. Он был все таким же нервным и беспокойным, но на служебные темы мы с ним не говорили. Я не знал подробностей, но был уверен, что молодой Масларский упорхнет из города, а Гюзелева посадят в тюрьму за сводничество.
О бригаде, которая взяла обязательство перевоспитывать морально неустойчивого юнца, я и думать забыл. Жизнь повернула по-своему, и я знал, что пройдет порядочно времени, прежде чем улягутся страсти. Ни бай Драго, ни его жену Злату я не видел. Об их существовании можно было судить лишь по уткам, которые крякали во дворе общежития. Я был уверен, что этими людьми овладело разочарование, а утешиться они теперь не могут. До меня доходили разговоры, что их Виолетка работает в оранжерее, где уже созревали помидоры.