Эта зеленая земля и быстрая река, катившая свои воды в Эгейское море, наполнили душу мою радостью. Я был благодарен Векилову за то, что он привел меня сюда. Сейчас я особенно остро почувствовал, что есть другой мир, кроме того, в котором я жил до сих пор.
Векилов сидел на поваленной вербе и курил сигарету. Синий дымок струился над водой, ветер относил его в сторону, и запах табака почти не доходил до меня. Я был опьянен ароматом диких зарослей, раскинувшихся вокруг, уходивших в воду и прибрежную тину.
— Здесь много рыбы, — сказал Векилов. — Я часто прихожу сюда порыбалить. Хочешь, будем ловить вместе? Это настоящий источник здоровья.
— У меня нет времени.
— Это тебе так кажется. Мы будем ходить сюда по воскресеньям. — Он взял палку и начал мерить ею глубину реки.
Было приятно наблюдать за ним. Вспомнились годы жизни в селе, раннее детство… Вспомнилась мама, отбеливавшая полотно на берегу нашей речушки, и мне стало грустно — ведь эти годы никогда не вернутся. Я тоже взял палку и начал мерить глубину реки. В этом не было никакого смысла, но доставляло огромное удовольствие. Оказалось, что у самого берега река очень глубока. Векилов предупредил меня, чтобы я был осторожен. Сам он пошел вдоль берега вниз по течению реки промерить глубину и осмотреть, где есть омуты. В них, как он предполагал, собиралась рыба. Да, старые рыбацкие привычки были сильны! Векилов так далеко ушел по зарослям лозняка, что я почти потерял его из виду. Прошло около получаса. Наконец Векилов появился. Он бежал в мою сторону и махал рукой. Я подумал, что он что-то забыл, но дело оказалось в другом. В сотне метров от нас, на повороте реки, у шоссе разыгралась весьма любопытная сцена, свидетелем которой и стал Векилов.
Он сел возле меня, утомленный быстрой ходьбой, и начал рассказывать. Я слушал его внимательно и сгорал от смущения и стыда. На шоссе, рассказывал Векилов, неподалеку от недавно открывшегося здесь ресторанчика, он неожиданно увидел Виолету Вакафчиеву и Евгения Масларского. В нескольких шагах от них блестел на солнце итальянский мопед. Виолета и Масларский возбужденно разговаривали. Через минуту Масларский влепил пощечину Виолете и кинулся к мопеду. Виолета, схватившись за щеку, бросилась вслед за ним, но он даже не обернулся и пулей понесся по шоссе в направлении города, оставив ее одну. Убедившись в тщетности своих попыток догнать мопед, она села в стороне от шоссе и долго плакала. Потом встала и медленно побрела через луг в сторону города…
— Наверное, сводили счеты, — вздохнул Векилов.
Я ничего не ответил ему. Все показалось мне таким жалким и смешным… Всего несколько дней назад она меня уверяла, что порвала с ним окончательно… А сейчас снова бежит за ним… Где же ее гордость? Я ничего не понимал и не мог понять такую любовь. Векилов пытался меня убедить, что это выражение отчаяния, но я не верил и этому.
Мы медленно шли по той самой тропинке, по которой ушла Виолета. Река и островок остались далеко позади. Не было слышно уже ни воркования дикого голубя, ни стука дятла. Доносился только рев осла. И я не мог разобрать, плачет он или смеется…
15
У меня не было никаких оснований тревожиться из-за странностей Векилова. Порой он забавлял меня своим желанием помочь мне. Разве мне требовалась помощь?
Я продолжал ставить рекорды в нашей бригаде и пожинать лавры, и это происходило без особых усилий с моей стороны. Бай Драго и Злата завидовали мне. Они говорили, что «денег у меня куры не клюют», и их желание женить меня еще больше усиливалось.
Как ни странно, все вокруг интересовались мною. Даже Лачка позволял себе «спасать» меня и говорил по вечерам, когда мы, сидя во дворе под шелковицей, пили ракию, что мужчина после сорока лет уже должен прибраться, если хочет иметь счастливую старость.
Я не очень хорошо понимал, что Лачка подразумевает под словом «прибраться». Когда-то бабушка говорила о больных или несчастных людях: «И чего их господь не приберет?» Вот сейчас и со мной происходило нечто подобное. Мне все казалось, что Лачка намекает именно на такую «приборку».